XII–XIII вв. (например, в grangiae цистерцианцев), менее причудлива [1857].
Симптоматично, что уже в это время многие поля имеют устойчивые названия. Наряду с более распространенными обозначениями поля по имени держателя или владельца (отличить их очень непросто, но это уже совсем другой вопрос, который будет рассмотрен ниже) [1858], в грамотах встречаются названия полей как таковые, связанные с их формой, элементом рельефа и пр. [1859]
Форма южнофранцузских полей объяснялась по-разному. М. Блок относил ее на счет "аграрного индивидуализма", унаследованного от античности [1860], но он же давал и более заземленное объяснение, связанное с характером используемого на Юге плуга — легкого, без колес, который можно поворачивать, не портя при этом землю, а потому не влекущего за собой необходимость удлинять до бесконечности борозды [1861]. Следует добавить, что чересполосица, ненужная при использовании легкого плуга, в Средиземноморье кроме того, как правило, еще и невозможна из-за малых размеров полей.
Сведения о границах полей несколько противоречивы. Конечно, любое поле имеет края, но не обязательно межевые знаки, тем более ограждения. В древнем Риме широкие межи и межевые знаки составляли неотъемлемую часть римского аграрного пейзажа [1862]. Похоже, что эта практика пережила античность. Во всяком случае, для отцов Церкви она была настолько само собой разумеющейся, что послужила основой для метафор.
Так, Винцент Леренский цитирует, по Vetus Latina, стих из Притчей Соломоновых: "не преступай пределов, которые установили отцы твои", аргументируя этот тезис цитатой из Послания апостола: "храни установленное, избегая нечестивые новшества словес" [1863]. Это рассуждение следует считать аллюзией одновременно к Библии и к реалиям повседневной жизни римского общества. Похожие сентенции имеются и у ряда других авторов той эпохи, например, у Кассиодора и Григория Великого [1864]. Цезарий предостерегает от нарушения границ соседского поля [1865], но о межевых знаках как таковых не говорит. Однако Lex Visigothorum не оставляет сомнения в том, что их установление было обычной практикой [1866]. В тех районах, где вестготское законодательство оставалось в силе (например, в Руссильоне), межевые камни устанавливались и в каролингское время [1867]. Сошлюсь также на документы более позднего периода [1868]. Пограничными знаками служили и камни, и кресты, и деревья [1869]. Данные из Прованса менее определенные, но, скорее всего, свидетельствуют о том же. Обычно речь идет о границах между виллами или комплексами частных владений [1870], но есть единичные сведения и о границах между полями [1871]. В Провансе, а также в Бургундии, Лигурии, некоторых других областях писцы Х–XII вв. аргументировали запрет нарушать условия сделки все теми же сентенциями из Притчей и Второзакония, а чаще их парафразами [1872].
Большинство полей не имело ограждений; их устройство затруднило бы выпас скота и потому запрещалось местными властями [1873]. Исключения составляли лишь отдельно лежащие поля, притом расположенные в таких местностях, где угроза потравы была наиболее реальной, например в лесу или в гарриге. Такое поле называли defensum или devesum, т. е. "защищенное" [1874]. Этот термин обозначал также ограждение как таковое [1875] и поэтому употреблялся в отношении разных хозяйственных объектов, не исключая даже огороженных участков реки [1876], но прежде всего полей и виноградников [1877], реже — садов [1878]. Судя по тому, что огражденные участки упоминаются даже в формулах принадлежности [1879], они были весьма многочисленны.
В целом, однако, грамоты вполне четко противопоставляют неогороженные поля огороженным виноградникам [1880], а также садам, оливковым рощам и (прошу прощения за неизбежную тавтологию) огородам [1881]. Похоже, что в пределах каждого манса имелось огороженное пространство [1882]. Конечно, нет оснований считать, что любой виноградник был огорожен — ландшафт иногда сам служил ему защитой от животных, но типичной была, видимо, именно такая ситуация. Упоминания не огороженных виноградников, по большей части, кажущиеся: не говоря уже о том, что это подразумевалось, некоторые vineae, которые, за отсутствием уточнений, можно было бы считать лишенными изгородей, на деле являются частью большого огороженного пространства, именуемого defensum [1883], inclavatura [1884], а чаще всего — clausum [1885], внутри которого и локализуются отчуждаемые виноградники или их участки. Упоминаются, кроме того, clausa без хозяйственной спецификации, но постольку, поскольку речь не идет о топонимах (а их в регионе не счесть [1886]), в этих случаях, скорее всего, также имеются в виду виноградники [1887]. В пределах clausum могли расти фруктовые деревья [1888]; их последовательно отличали от orti как таковых [1889]. Во избежание потравы, виноградники огораживали рвом, плетнем и даже невысокой каменной стеной, которая, впрочем, более характерна для садов и огородов [1890].
В некоторых местностях (особенно вблизи городов) существовали большие массивы виноградников, защищенные общими ограждениями [1891]. Такие массивы называли vinearium и vinetum [1892]. Новые насаждения, еще не давшие плодов, именовали plantata [1893], vinea juvenis [1894], а также malliolus [1895].
Размеры виноградников даются в источниках редко и, конечно, очень различны. Они могли быть самой разной конфигурации, в том числе вытянутые в длину и очень узкие [1896], квадратные [1897] и круглые [1898], хотя преобладали участки неправильной формы [1899]. Виноградники устраивали по соседству с полями и даже в окружении полей. Так было и во времена Цезария, и в XI в. [1900], и в начале нового времени [1901], такую же картину кое-где можно наблюдать и сегодня. Нередко виноградник разбивали на месте бывшего поля [1902], случалось, что и виноградник выкорчевывали под поле [1903]. Этот процесс характеризовался глаголом arrabar; следы его сохранились в ономастике наших документов [1904].
Овощи и травы часто сажали рядом с посевами; по этой причине, а также из-за карликовых размеров возделываемых участков, отчасти и сходства в способах обработки, грань между полем и огородом иногда стиралась. На участке, именуемом полем (campus) могли расти маслины [1905], а на огороде (ortus) — злаки [1906]. В составе поля могли числиться, в качестве "тянущих" к нему, огород и луг [1907]. Для исследователя ситуация усугубляется тем, что ortus — это и огород, и сад, причем грань между ними была несколько условной [1908]. Источники редко уточняют, какие именно деревья росли в orti [1909], хотя известно, что среди них могли быть маслины [1910] и
