могли различаться кардинально (случались и совпадения [1823]), вариантов было великое множество. В одной и той же области в одно и то же время использовались одноименные меры разного значения, о чем имеются и прямые указания источников [1824]. Различались меры новые и старые [1825], большие, малые и средние [1826], деревенские [1827] и рыночные [1828], а также "законные" [1829], "мирские" [1830]… Их соотношение оговаривается редко и не слишком вразумительно [1831].
В раннее средневековье квадратные меры постепенно вышли из употребления. В изучаемом регионе арпан [1832] был известен лишь в Верхнем Лангедоке, преимущественно в Тулузене. При описании земельного участка, как правило, отмечалась длина его сторон: двух, если участок был прямоугольным, трех или четырех, если речь шла о парцеллах неправильной, но все же четырехугольной формы. Единицей измерения служили обычно старые римские меры (dexter, pes и т. д.), правда, неясных значений, хотя использовались и новые, например braciata [1833] — равная, вероятно, ширине раскинутых рук. Пертика означала и линейную, и квадратную меру [1834]. Зафиксированы также загадочные случаи описания участка путем указания размеров лишь одной из его сторон [1835]. Насколько мне известно, во Франции этот феномен до сих пор не привлек внимания исследователей (молчаливо предполагается, что мы имеем дело с квадратными участками или же с ошибкой писца); между тем он достаточно хорошо изучен в отечественной историографии, хотя и на материале другого региона, а именно Южной Бургундии. Этим вопросом занимался Я.Д. Серовайский, а в последние годы его ученик Ю.Н. Каняшин, которого следует поздравить с только что опубликованной интереснейшей монографией. Оба пришли к выводу, что такие описания имели смысл лишь в том случае, если речь шла об участках перпендикулярной формы, нарезанных в пределах поля, длина которого известна и едина для всех участков [1836]. Это объяснение представляется вполне убедительным. Редкость таких описаний в южнофранцузских источниках, вероятно, связана с гораздо более неровным ландшафтом и преобладанием полей неправильной формы, нехарактерных для центральной и северной Франции.
Размеры земельного участка оценивались также по количеству зерна, которое требовалось, чтобы его засеять; речь шла, соответственно, о модии, секстарии, квартарии зерна [1837], но чаще писали: modiata terre, sextariata terre и т. д. [1838] Любопытно, что так измеряли не только пашню, но и виноградники, сады [1839] и даже луга и пустошь [1840], как если бы те также предстояло засеять зерном. Размеры раннесредневековой модиаты ускользают от нас не менее успешно, чем размеры раннесредневекового модия, тем более что в обоих случаях существовало множество местных разновидностей этих мер. В этом разнообразии была своя логика, но понять ее непросто. В Нижнем Лангердоке различие в их значениях могло быть троекратным. Согласно наблюдениям А. Фальк-Вера, к XVII в. в горах Дофинэ (включая территорию Верхнего Прованса) средние размеры модиаты были, в среднем, вдвое меньше, чем на равнине. Очевидна корреляция с меньшими, чем на равнине размерами полей, что связано как с особенностями почв и ландшафта, так и с перенаселением, однако собственно агротехническая подоплека этого явления не просматривается. Не ясно и то, когда возникли эти различия. Современные специалисты поэтому, как правило, скептически оценивают возможность выразить эти меры в привычных нам единицах и даже привести их к общему знаменателю, предпочитая оперировать не абсолютными, а относительными показателями. Встречающиеся в литературе оценки носят условный характер, но небесполезны, поскольку, по крайней мере, дают о предмете некоторое представление.
В пределах одной и той же местности можно встретить поля очень разных размеров, например в Биттеруа — от 2 до 4 га [1841], но преобладали небольшие. Общая тенденция заключалась в уменьшении размеров, и в XIII в. средние размеры поля составляли около гектара [1842]. Это объясняется, с одной стороны, сильно пересеченным ландшафтом (холмы, балки, ручьи) с частыми вкраплениями каменистых почв, с другой — особенностями аграрной колонизации, в ходе которой осваивались в основном небольшие участки мало-мальски пригодной земли. Следует иметь в виду и то обстоятельство, что в грамотах далеко не всегда проводится различие между полем как таковым и частью поля, принадлежавшей тому или иному владельцу. Так, в некоторых авиньонских грамоте XI–XII вв. словом petia названы весьма крупные участки пахотной земли, в том числе со сторонами в 60, 51, 42 и 67 или 200, 200, 39 и 5 локтей [1843] — в других районах, а иногда и в Авиньоне, участок такого размера обычно считался полем [1844].
Южнофранцузские поля, конечно, не квадратные, как иногда пишут (такие встречаются редко [1845]), и не обязательно даже прямоугольные (хотя их немало [1846]) — этому мешают особенности почв и рельефа. Корректнее вслед за М. Блоком говорить об "открытых полях неправильной формы", ширина которых сопоставима с их длиной [1847]. Речь идет как о небольших отклонениях от правильных геометрических форм, коими можно пренебречь [1848], так и о самых причудливых конфигурациях, которые вряд ли имели место на севере страны [1849]. Как свидетельствует топонимика, в регионе встречались и удлиненные поля [1850], но именно потому, что они в ряде случаев дали название соответствующим местностям, можно заключить, что такие поля (кстати, как и округлые) были здесь в диковинку. Подчеркну, что речь идет именно о полях, а не о полосах, принадлежащих тому или иному домохозяйству в пределах поля; в отличие от полей как таковых, подобные полосы могли быть достаточно длинными и называться характерным словом longia [1851]. Это не всегда принимается во внимание: случается, что поля и их доли не совсем правомерно объединяют словом "парцелла".
Менялась ли форма полей на протяжении изучаемой эпохи? Данные воздушной и полевой археологии, скорее, говорят об устойчивости рисунка полей со времен римской кадастрации [1852]. Свидетельства грамот касаются в основном парцелл, подверженных большим изменениям, чем поля как таковые. Есть основания полагать, что в каролингское время доля полей правильной формы была больше, чем в дальнейшем, что объясняется не столько дроблением уже существующих полей, сколько постепенным освоением целинных земель, в том числе небольших участков, границы которых были заданы рельефом [1853]. Как писал Ж. Сион, "поля завоевывались поштучно в ложбинах или на тех горных склонах, где почвы были наименее плохи, среди бесплодной гарриги" [1854]. В грамотах упоминаются поля, лежащие inter terras et garrigas [1855] и даже заимки in garriga [1856]. В тех случаях, когда позволял рельеф, конфигурация полей, возникших в
