на различные интересы электората. Поскольку большинство населения всех трех стран занималось сельским хозяйством, аграрные партии всегда играли в парламентах Эстонии и Латвии самую заметную роль, составляя основу правых сил на политическом ландшафте, — это были «Объединение аграриев» в Эстонии и «Крестьянский союз» в Латвии. Их политическая философия основывалась на представлении, что сельское хозяйство является краеугольным камнем государственной экономики, а добродетели, присущие сельским жителям, составляют основу национального характера. В Литве гораздо большую роль в формировании партий, чем в двух других государствах, играл региональный фактор, и «Христианский демократический блок» (представлявший в том числе интересы фермеров) был наиболее заметным объединением правых.
Основу левых сил всех трех стран составляли социал-демократы, чья деятельность в форме организованных партий была наиболее продолжительной. Сплачивая своих сторонников с помощью различных марксистских лозунгов, они представляли главным образом интересы промышленных рабочих (пролетариата), но при этом искали поддержки у всех уязвимых групп населения. Левое крыло оставалось весьма сильным в Эстонии и менее сильным — в Латвии, поскольку в латвийских парламентах социал-демократы большей частью представляли собой оппозицию (то есть не формировали кабинеты министров). У литовских социал-демократов не было достаточного времени проявить себя, поскольку в этой стране полноценно функционирующая парламентская система прекратила существование в 1926 г.
Третью категорию составляли отколовшиеся партии: некоторые из них появлялись и исчезали с политической арены, но другие — в основном представлявшие национальные меньшинства — казались более стабильными, несмотря на устойчивую тенденцию к разделению. (Например, в латвийском парламенте три партии представляли относительно небольшое еврейское население.) По определению, отколовшиеся партии как блок не имели общей объединяющей их политической ориентации; они представляли собой скорее влиятельные группы давления, чем партии как таковые, и постоянно добивались у ведущих партий решений в пользу своего электората. Однако они были достаточно многочисленны, чтобы мешать как правым, так и левым формировать кабинет министров в течение продолжительного времени; фактически, ни один из блоков, как бы их ни определять, не играл определяющей роли на политической арене. Кабинеты, работавшие в течение непродолжительного времени, приходившие и уходившие партии и постоянное заключение политических сделок, необходимых для дальнейшего развития законодательного процесса, накладываясь на идеалистические представления об эффективной демократической системе, легко создавали впечатление, что «парламентская система не работает». Такое впечатление усугублялось благодаря тому факту, что во всех трех странах существовала активная и критически настроенная пресса, привлекавшая всеобщее внимание к деятельности правительств. В конце концов, именно благодаря личному участию представителей активной политической элиты были созданы эти государства, и теперь население ожидало именно от них, что они продолжат развивать их.
Во вновь образованных государствах политическая система теперь находилась под контролем литовцев, латышей и эстонцев, которые в массе своей ощущали, что это правильно и так должно быть. Эти три народа представляли большинство населения своих стран — в Эстонии эстонцы составляли около 87 % населения, в Латвии проживало около 72 % латышей, а в Литве (включая Вильнюс и его окрестности) было около 80 % литовцев. Названия стран образованы от имен народов; эти народы вели войны за независимость именно для того, чтобы получить политическую власть; в новых конституциях эстонский, латышский и литовский были провозглашены государственными языками. Однако в конституциях также был отражен тот факт, что эти страны населяли также национальные меньшинства, и за их положением после образования новых государств бдительно следила Лига Наций, в которую государства вступили. Такая озабоченность была частью нового, послевоенного положения вещей в Европе, и игнорировать ее было нельзя. Однако политическое мнение внутри титульных наций не отличалось единодушием по поводу того, как должна выглядеть защита прав национальных меньшинств. Актуальным являлся вопрос, какими именно правами, кроме права на гражданство, должны обладать представители национальных меньшинств, и вопрос осложнялся еще и тем, что некоторые из указанных меньшинств до войны претендовали здесь на политическую, социальную, экономическую и культурную гегемонию и это не было забыто.
Доля национальных меньшинств в общем составе населения различалась во всех трех странах. В начале 20-х годов XX столетия в Эстонии крупнейшим меньшинством были русские (8,2 % населения страны), тогда как в Латвии они находились на третьем месте среди национальных меньшинств (2,3 %), а в Литве — на четвертом (2,3 %). Немцы (балтийские) являлись вторым по величине национальным меньшинством в Эстонии (1,7 % населения), первым в Латвии (5,9) и третьим в Литве (4,1 %). Евреи составляли крупнейшее национальное меньшинство в Литве (7,1 %), третье в Латвии (4,9) и четвертое в Эстонии (0,4 %). В Эстонии проживало значительное число шведов (0,7 %), при этом в Латвии и Литве их было мало и их считали наряду с «прочими». Аналогичным образом число поляков в Литве было значительным (3 %), а в Латвии и Эстонии их насчитывалось куда меньше. Такое распределение в начале 20-х годов реально отражало исторический опыт севера и юга побережья: немцы до войны являлись доминирующим меньшинством в латвийских и эстонских землях, Литва была северным краем «черты оседлости»; русские же селились по всему побережью по самым разным причинам. Совокупное число всех представителей меньшинств сократилось за военные 1914–1920 годы, так же как и число представителей титульных национальностей. Однако, когда на этой земле вновь воцарился мир и появились новые государственные границы, число представителей наиболее значительных национальных меньшинств — немцев, русских, поляков и евреев — оставалось относительно большим, особенно в Латвии. Более того, некоторые из них — особенно немцы и евреи и в каком-то смысле поляки — продолжали играть в странах Балтии значимую экономическую роль, хотя и не в том же масштабе, что раньше.
Поскольку сохранение хорошей международной репутации трех стран во многом зависело от того, как в них решался вопрос национальных меньшинств, то в ходе публичных дебатов было признано, что новые конституции должны распространить на них свою защиту; таким образом, демократические политические системы допускали формирование политических партий, основанных на принципе национальности и позволяли им быть представленными в парламенте. Новые конституции защищали языковые права меньшинств, а новые правительства субсидировали начальные школы национальных меньшинств и их культурные организации. Вновь образованные после войны государства были мультикультурными в том же смысле, в каком общества стран побережья Балтики были таковыми задолго до войны. Но, как и до войны, этот мультикультурализм принимал скорее форму сосуществования, чем интеграции, а такие формы последней, как межнациональные браки, изучение государственного языка, отсутствие замкнутых национальных поселений, смена религии, если вообще и имели место, то это происходило «естественно», без каких-либо мер, предпринятых правительствами. Такая общая тенденция не очень сочеталась с мнением националистически настроенных групп титульного населения, считавших, что основной целью новых правительств является культурное и экономическое содействие развитию «основных наций». С их точки зрения, «государство» и «основная
