нация» были отдельными образованиями, при этом государству вменялось в моральный долг обеспечить, чтобы эстонцы, латыши и литовцы никогда больше не оказались в подчинении у групп другой национальности.
Учитывая распространенность среди населения подобных ожиданий, неизбежно, что значительное количество реформ, проводимых новыми правительствами, будет направлено на перераспределение существующих ресурсов. Сохранявшаяся привлекательность левых политических партий — особенно социал-демократов — основывалась как раз на том, что до, во время и после войн за независимость те обещали провести подобное перераспределение; и послевоенные правительства понимали, что ждать, пока экономическое возрождение породит новое богатство страны, рискованно. Некоторые меры — такие, как система прогрессивного налогообложения, поддерживающая программы социального обеспечения, — касались всего населения в равной степени, но другие разрабатывались именно с таким расчетом, чтобы по-разному влиять на разные группы населения. Ярким примером перемен стал комплекс реформ, направленных на концентрацию землевладения: за решение данного вопроса во всех трех странах уже брались в 1918 и 1919 гг., и это одна из областей политики, в которой идеология левых, направленная на перераспределение, совпадала с идеологией «национального протекционизма», продвигаемой центристами и правыми. Во всех трех странах около 40–50 % всей земли все еще принадлежало крупным землевладельцам, большинство которых (хотя не все) в Эстонии и Латвии являлись балтийскими немцами, а в Литве большинство (и тоже не все) крупных землевладельцев были немцами, поляками и русскими. Учитывая, что эти группы стали терять политическую власть, трансформируясь в национальные меньшинства, государственная политика оказалась направленной именно на них, и, несомненно, дальнейшее ослабление экономических возможностей меньшинств, игравших раньше главенствующие роли, являлось частью планов национальных правительств. Однако столь же важной была потребность быстро увеличить количество мелких землевладельцев и обеспечить землей безземельных; достижение обеих этих целей должно было дать значительным группам сельского населения, исчисляемым сотнями тысяч человек, возможность играть значительную роль в жизни вновь образованных государств.
Основная формула, по которой осуществлялись крупномасштабные аграрные реформы, проста: государственная экспроприация всех земельных участков, находившихся в личном владении и превышавших определенный размер, передача земли в распоряжение национального земельного фонда и ее последующее перераспределение в интересах мало- и безземельных крестьян. Процесс перераспределения продолжался вплоть до 30-х годов, но большая часть экспроприированной земли была перераспределена еще в первой половине 20-х годов. Бывшим землевладельцам выдавалась скромная компенсация в долгосрочных облигациях; помимо этого, они могли апеллировать о реституции до 50 га экспроприированной земли. В Латвии 3,4 млн га такой земли поступило в земельный фонд, и к концу 20-х годов благодаря этим земельным ресурсам были созданы или получили поддержку около 143 тыс. фермерских хозяйств. Новые владельцы выкупали землю у государства на условиях долгосрочных займов, гарантированных правительством. Бывшие владельцы не получали никакой компенсации, однако правительство приняло на себя ответственность по выплате всех долговых обязательств, связанных с экспроприированной землей; помимо этого, бывшие владельцы могли сохранить за собой до 110 га. В Литве, где использовалась примерно такая же модель экспроприации-перераспределения, к концу 30-х годов появилось около 38 600 фермерских хозяйств и увеличены земельные владения еще 26 190 хозяйств. Литовское государство было наиболее щедрым на побережье по отношению к бывшим собственникам земли — частично потому, что экспроприация здесь существенно затронула церковные владения. К середине 30-х годов правительство выплатило около 40 млн литов в качестве компенсации бывшим землевладельцам. Как и в Эстонии, новые землевладельцы должны были заплатить правительству за полученную землю в зависимости от ее качества, а правительство предоставляло им для этого выгодные условия и займы.
Во всех трех странах список получивших землю возглавили ветераны войн за независимость и те, кто оказывал значительное содействие становлению новых государств. По сравнению с тем, что происходило в других странах послевоенной Европы, эти аграрные реформы являлись довольно радикальными. В ответ на реформу в Латвии местные землевладельцы из числа балтийских немцев обратились в Лигу Наций с жалобой на «экспроприацию без всякой компенсации», но их жалоба была отвергнута. Хотя реформы оказались вполне успешными в краткосрочном отношении, поскольку привели к более справедливому распределению земли между собственниками, однако тысячи новых мелких землевладений стали большой проблемой для новых государств, когда мировой экономический спад начал оказывать влияние на всю Европу.
Три авторитарных президента
Послевоенные десятилетия стали временем, когда в Центральной и Восточной Европе в силу различных для разных стран причин появились свои авторитарные политические лидеры. Некоторым странам — например, Чехословакии и Финляндии — удалось избежать этой тенденции, но даже там сохранение либерально-демократических институтов было связано с влиянием таких харизматических лидеров, как президент Томаш Масарик в первой и маршал Карл Густав Маннергейм во второй. В других — Италии и Германии — приход к власти Бенито Муссолини (1922) и Адольфа Гитлера (1933) привел к катастрофическим последствиям. Эстония, Латвия и Литва могли бы избежать подобной тенденции, если бы обретение независимости указанными странами пришлось на менее трудные времена, а так они вошли в число стран, правители которых составили клуб «маленьких диктаторов», как их иногда называли: в 1926 г. Литва и в 1934 г. — Латвия и Эстония. Все три авторитарных президента, взявших власть в эти годы, — Антанас Сметона (1874–1944) в Литве, Карлис Ульманис (1877–1942) в Латвии и Константин Пятс (1874–1956) в Эстонии — в период 1914–1920 гг. активно участвовали в борьбе за независимость и разработке конституций своих стран; никто из них не стремился прежде к абсолютной власти, и все они хотели осуществлять свои полномочия в рамках новых политических систем. Однако политическая история всех трех стран показывает также, что в данный период нарастало недовольство значительного числа представителей новой политической элиты и политически активных граждан работой либерально-демократических институтов, казавшихся им слишком громоздкими и обременительными. С точки зрения логики эти группы не должны проявлять нетерпение — в конце концов, большинство политических лидеров всех трех стран были зрелыми людьми средних лет, знавшими на собственном довоенном опыте особенности политической культуры своих народов. Они отдавали себе отчет в том, что эстонцы, латыши и литовцы получили независимость, не имея единого мнения по множеству важнейших вопросов, что деятельность партий в парламентской борьбе связана с множеством искушений, способствующих дальнейшему разделению, и что успех в ней зависит от постоянных переговоров, сделок и компромиссов. Однако достижение независимости и международное признание новых государств привели к тому, что у многих сложились идеализированные представления о том, как теперь будет работать политическая система. Предполагалось, что избавление от «российского ига», «немецкого ига» и, возможно, даже «польского ига», а также последующее появление государственных структур с доминированием титульных национальностей неизбежно приведут к беспроблемному будущему. Реконструкция и построение государств были нелегким делом, однако мечта деятелей «национального возрождения» XIX в. наконец-то осуществилась. Такова концепция национальной независимости, ориентированная
