показать литературные и ученые знания, говорил о своей красоте, пытался расположить к себе аудиторию виртуозностью и изысканностью языка. Увлеченный софистическим стилем, он дает колоритные и броские описания, жонглирует словами, нагромождает определения, нанизывает подчас целые цепи патетических перечислений, пытаясь воспроизводить порой цицероновский период.
Слышите ли вы, безрассудные обвинители магии? Это наука, угодная бессмертным богам, обладающая знанием того, как чтить их и поклоняться им. Она, безусловно, священна, и божественное ведомо ей... Она жрица небожителей, ее изучают как одну из наук, особенно необходимых царю, и у персов не разрешают сделаться магом первому встречному, как не разрешают стать царем.
(«Апология». Пер. С. П. Маркиша)
Эти особенности ораторского стиля Апулея свойственны и тем отрывкам из его речей, которые собраны в сборнике «Флориды». С подобными речами он выступал в Карфагене и других городах, популяризируя идеи Сократа, Платона и Пифагора. Азианское направление, с его пышностью и вычурностью, сочетается у него с архаизирующими тенденциями, идущими от Фронтона, и со смелыми языковыми новшествами, которыми он обильно уснащает свою речь. Ассонансы, аллитерации, шумная звукозапись придают его словесному искусству звенящую праздничность:
Не смотри, что так высоко кровли конек, что блестящею отделкой разукрашен потолок, что скамейки в амфитеатре кругом идут: неважно, что в другие дни здесь мим гримасничает, комик болтает, трагик восклицает, канатоходец шею себе едва не ломает, фокусник пыль в глаза пускает, актер слова жестом сопровождает».
(«Флориды». Пер. С. П. Маркиша)
Этот стиль часто называют «африканским», и некоторые ученые склонны видеть в нем проявления специфики ораторского искусства провинции Африки, усилившей и заострившей те особенности языка, которые были свойственны «второй софистике».
Круг интересов Апулея был чрезвычайно разнообразен, и сам он говорил, что «осушил чаши» поэзии, геометрии, музыки, диалектики и философии.
Особое место среди его сочинений занимает роман «Метаморфозы». Уже в поздней античности он получил второе название «Осел», к которому восхищенные читатели присоединили определение «золотой». В «Золотом осле» рассказывалось о превращении героя романа Лукия в осла. Сам по себе подобный сюжет засвидетельствован в сказках различных народов, у самих греков осел считался животным особенно нечистоплотным и похотливым.
Юноша Лукий, у Апулея, попадат в Фессалию, область, прославленную чародейством, и останавливается в доме ростовщика Милона, жена которого Памфила была колдуньей. Лукий заводит роман с ее служанкой Фотидой, и она помогает ему подсмотреть, как Памфила превращается в сову. Сам он тоже жаждет испытать чудо превращения и умоляет Фотиду превратить его в птицу. Однако по ошибке она превращает его не в птицу, а в осла. Для того чтобы вновь обрести человеческий облик, необходимо пожевать лепестки роз. Однако это можно сделать только на следующее утро, а ночь Лукию приходится провести «в образе осла». По несчастью, на дом ростовщика ночью нападают разбойники и осел попадает в их руки. Так начинаются его скитания, во время которых он сталкивается с самыми разнообразными людьми, слышит и видит много интересного, так как никто не обращает на него внимания и все откровенно обнажают самые сокровенные стороны своей души. Он видит много преступлений и грубостей, терпит голод, не раз находится на краю гибели. Ослом владеют и разбойники, и беглые рабы, и бродячие шарлатаны, пока, наконец, убежав от хозяина, он не обращается на берегу моря с мольбой к богине Исиде, прося, чтобы она снова сделала его человеком. Богиня является ему во сне и, обещая спасение, требует, чтобы он в благодарность за помощь стал отныне ее верным служителем. На другой день, во время священной процессии, жрец дает пожевать Лукию венок из роз и осел обретает вновь человеческий образ. Он становится почитателем богини, посвящается в ее таинства и отправляется в Рим, где удостаивается самого высокого посвящения.
Самый сюжет произведения уже встречался до Апулея в приписываемом Лукиану сочинении «Лукий, или осел». Тут рассказ велся также в первом лице от имени Лукия, но произведение состояло из одной книги и было значительно короче, чем «Метаморфозы», состоящие из 11 книг.
Сочинение Лукиана лишено всякой мистически-религиозной окраски, характерной для Апулея, и в нем не говорится о помощи богини Исиды. Известно также, что существовала и другая повесть на эту же тему, принадлежавшая какому-то Лукию из Патр. Возможно, что эта повесть легла в основу рассказа Лукиана и романа Апулея. Римский писатель, однако, нанизал на этот сюжет большое количество всевозможных эпизодов, а также ввел в свое изложение около двенадцати разнообразных новелл. Свой роман Апулей начинает такими словами:
Вот я сплету тебе на милетский лад разные басни, слух благосклонный твой порадую лепетом милым, если только соблаговолишь ты взглянуть на египетский папирус, исписанный острием нильского тростника. ...Внимай, читатель, позабавишься!
(Пер. С. П. Маркиша)
Автор, следовательно, хочет развлечь своих читателей, так же как это делали авторы знаменитых в античности «Милетских повестей».
Этот жанр новеллистического рассказа, который использовал и Петроний (см. главу о Петронии), привлекает и Апулея. Автор «Метаморфоз» как бы развертывает перед читателями пестрый, блещущий разнообразными красками и расцвеченный причудливыми рисунками ковер. Вместе с тем в одиннадцатой книге романа (11 считалось у неопифагорейцев особым, мистическим числом) он раскрывает смысл всего повествования, толкуя всю историю Лукия в духе свойственного автору «платонизма».
Сюжет романа истолковывается им аллегорически. Жрец Исиды разъясняет юноше, что тот стал рабом «любопытства» и «чувственности» и поэтому попал в подчинение к судьбе, которая и преследовала его на протяжении всего романа. Только исцелившись от своих недостатков и приобщившись к высоким таинствам Исиды, он обретет свободу от «рока» и чистое блаженство, грязная шкура низкого животного спадет с него тогда навсегда. Таким образом, писатель прославляет всемогущество богини и осуждает полную страстей и заблуждений жизнь обычных людей. В подобной оценке человеческого существования проявляется характерная для поздней античности точка зрения, уже подготавливавшая в какой-то мере религию христианства. Апулей предстает перед нами в конце романа не просто как занимательный рассказчик, а как приверженец мистических культов, широко распространившихся в это время во всей римской империи. Та точка зрения, с которой он смотрит на развертывавшуюся перед ним жизнь, мешает ему глубоко проникнуть в причины царящих в ней несправедливостей и горя, хотя он и показывает с меткой наблюдательностью тяжелое существование простого люда и рабов, жестокость и произвол римских правителей. Нигде, однако, автор не поднимается до «бичующей сатиры» или открытого осуждения.
В поисках занимательных сюжетов Апулей обращается и к фольклорным традициям. В его романе часто выступают простые люди: вольноотпущенники, рабы, ремесленники. Он смело вводит простонародные слова, пословицы,
