Крейслер и Мурр — две творческие натуры, однако их духовные векторы диаметрально противоположны: первый сочиняет мистическую музыку, пытаясь проникнуть в «божественную тайну мира», второй же черпает свое «вдохновение» в простых природных инстинктах и физиологических удовольствиях. По сути, кот Мурр — это пародия на Крейслера, его искаженное alter ego.
Гофман умер 25 июня 1822 года в Берлине, и его роман про кота Мурра остался незаконченным. Так что писатель так и не довел до конца обе сюжетные линии — биографию «гениального» кота и историю жизни «страдавшего и мучившегося» капельмейстера. Наверное, эти два мира, идеальный и базовый (житейский), и не должны пересекаться. Во всяком случае, сам Гофман писал:
«Цель искусства вообще — доставлять человеку приятное развлечение и отвращать его от более серьезных или, вернее, единственно подобающих ему занятий, то есть от таких, которые обеспечивают ему хлеб и почет в государстве, чтобы он потом с удвоенным вниманием и старательностью мог вернуться к настоящей цели своего существования — быть хорошим зубчатым колесом в государственной мельнице».
Кошка, гулявшая сама по себе. Или все же кот? (Редьярд Киплинг)
В более поздние времена лучше других кошачью натуру понял английский писатель и поэт Редьярд Киплинг (1865–1936). В своей сказке «The Cat that Walked by Himself», впервые опубликованной в 1902 году, на кошачьем примере Киплинг учит добиваться того, чего желаешь, сохраняя при этом достоинство и независимость.
Сказка «Кошка, гулявшая сама по себе» (в переводе К. И. Чуковского) заканчивается так:
— Хорошо, пока я в пещере, я буду ласкова с ребенком, если только ребенок не станет слишком больно таскать меня за хвост. Но не забудьте: я, кошка, хожу, где вздумается, и гуляю сама по себе.
— Гуляй, гуляй, — отозвался пес, — да только не там, где я. А не то, чуть встречу тебя, я сейчас же залаю, налечу на тебя и загоню вверх на дерево. И так станут поступать все собаки, которые будут жить после меня.
И тотчас же, не теряя ни минуты, кинул мужчина в кошку двумя сапогами да кремневым топориком, и кошка бросилась вон из пещеры, а пес погнался за ней и загнал ее вверх на дерево, — и с того самого дня, мой мальчик, и поныне трое мужчин из пяти — если они настоящие мужчины — швыряют разными предметами в кошку, где бы она ни попадалась им на глаза, и все псы — если они настоящие псы — все до одного загоняют ее вверх на дерево. Но и кошка верна своему договору. Пока она в доме, она ловит мышей и ласкова с детьми, если только дети не слишком больно таскают ее за хвост. Но чуть улучит минуту, чуть настанет ночь и взойдет луна, сейчас же она говорит: «Я, кошка, хожу, где вздумается, и гуляю сама по себе» — и бежит в чащу дикого леса, или влезает на мокрые дикие деревья, или взбирается на мокрые дикие крыши и дико машет своим диким хвостом.
Следует отметить, что из существующих сегодня русских переводов Киплинга ни один (в том числе классический перевод К. И. Чуковского) нельзя трактовать как абсолютно блестящий. В частности, при внимательном рассмотрении у Чуковского можно найти ряд неточностей, а местами фрагменты оригинального текста вообще отсутствуют, либо заменены, либо дополнены и т. п. Подобная вольность в работе с авторским текстом необъяснима, более того — недопустима. И совсем уж не поддается объяснению то, с чем связана такая «ошибка», как смена пола одного из главных персонажей. В результате, сказка получила совершенно иное звучание, не соответствующее замыслу автора.
Нарушение «гендерной идентификации персонажа» — это очень серьезно. Превращение у К. И. Чуковского кота в кошку оставляет нетронутыми самые общие моменты сюжета сказки, но при этом влияет на систему персонажей и конфликт между ними. У Киплинга женщина (носитель Цивилизации) говорит именно с котом (олицетворением Природы), которого она считает очень мудрым. А если вместо кота ставится кошка, то весь конфликт начинает сводиться к обычному (бытовому) спору двух особ женского пола, из которых одна просто оказывается чуть хитрее. А потом, вроде как, появляется мужчина и ставит более хитрую на место.
В сказке Киплинга повествуется о том, как в давние-давние времена человек приручил и заставил служить себе различных диких животных. Однако кот проявил хитрость и заключил с человеком договор, получив особое положение среди других домашних животных и вместе с тем сохранив свою связь с дикой природой.
Сам Киплинг в первом же абзаце четко определяет пол главного персонажа. У него сказано: «Но самым диким из диких животных был кот. Он гулял сам по себе, и все места были одинаковы для него». В переводе К. И. Чуковского те же строки звучат иначе: «Но самая дикая была дикая кошка — она бродила, где вздумается, и гуляла сама по себе».
У Киплинга кот — единственный из зверей, кто наделен хитростью и даже своего рода мудростью, что позволяет ему выступать на равных в споре с человеком (женщиной). И именно благодаря этой мудрости, в отличие от пса, коня и коровы, «продавшихся» за еду и работавших на человека ради кости или охапки сена, кот заслужил похвалы женщины и получил право греться у огня и пить вкусное молоко. При этом, по сути, до заключения договоров с мужчиной и псом кот вообще не имел никаких обязанностей — он выиграл и получил свою награду как победитель.
У каждого из зверей разные пути: пес стал другом, конь — слугой, а корова — производительницей еды.
Только кот остался независимым. Он разгуливал один, где хотел, мог свободно перемещаться в человеческом жилище, но за это он был обязан играть с ребенком и ловить мышей — но не с утра до вечера, а на определенных условиях.
Трудно сказать, по какой причине кот у К. И. Чуковского превратился в кошку. Явно это произошло намеренно. Ведь Чуковский — это известный мастер слова, который был не только талантливым литературоведом, но и умелым переводчиком. Он даже разрабатывал принципы современного художественного перевода. И это он открыл для русскоязычного читателя лучших представителей мировой классической литературы: Редьярда Киплинга и Оскара Уайльда. Он делал переводы Марка Твена, Гилберта Честертона, Уильяма Сидни Портера (О. Генри), Артура Конан Дойла, Уильяма Шекспира, адаптировал для детей произведения Дефо, Распэ и Гринвуда.
И все же хочется надеяться, что «кошачьи» ошибки в переводе, даже признанном ныне классическим, не только могут, но и должны быть исправлены.
Кстати, у Киплинга есть одно стихотворение, посвященное кошке, и вот оно в замечательном переводе С. Я. Маршака:
«Кошка чудесно поет у огня» Кошка чудесно поет у огня,
Лазит на дерево ловко,
Ловит и рвет, догоняя меня,
Пробку с продетой веревкой.
Все же с тобою мы делим досуг,
Бинки, послушный и верный,
Бинки, мой старый испытанный друг,
Правнук собаки пещерной.
Если, набрав из-под крана воды,
Лапы намочите кошке
(Чтобы потом обнаружить следы
Диких зверей на дорожке),
Кошка, царапаясь, рвется из рук,
Фыркает, воет, мяучит…
Бинки — мой верный, испытанный друг,
Дружба ему не наскучит.
