Анна – нет. Она отказалась не только от жизни с Карениным, но от выгодного для нее брака с Вронским, потому что не могла простить Каренину
его великодушия. Об этом Анна говорит Стиве во время разговора в Петербурге.
[о]: – Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, – вдруг начала Анна, – но я ненавижу его за его добродетель. Я не могу жить с ним… Ты поверишь ли, что я, зная, что он добрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я все-таки ненавижу его. Я ненавижу его за его великодушие.
Все главные персонажи романа – очень гордые люди.
Анна гордится, что оказалась великодушнее Каренина, отказалась от развода и стала жить с любовником в открытую, чем вызвала зависть и ненависть светских дам. Она – героиня! В результате потеряла сына, погубила себя и Вронского.
Вронский гордится своей кобылой Фру-Фру, которой в итоге сломает хребет. Еще больницей в своем имении для крестьян:
[о]: Вронский показал им устроенную вентиляцию новой системы. Потом он показал ванны мраморные, постели с необыкновенными пружинами. Потом показал одну за другою палаты, кладовую, комнату для белья, потом печи нового устройства, потом тачки такие, которые не будут производить шума, подвозя по коридору нужные вещи, и много другого…
Анна говорит: «Это памятник, который он оставит здесь».
Все это прекрасно… Но, по замыслу Вронского, в этом его памятнике самому себе не будет родильного отделения и в него не будут принимать «заразительных» больных. То есть бабы будут рожать, как рожали, в антисанитарных условиях и умирать от родильной горячки, а два главных бича деревенских жителей – чахотка и сифилис – никогда не осквернят этот храм новейшей медицины.
Добрый малый Стива презирает еврея-магната, к которому правдами и неправдами все же напрашивается на службу с солидным окладом, чтобы спасти свое финансовое положение.
[о]: То ли ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, ждал два часа в приемной у жида, или то, что в первый раз в жизни он не следовал примеру предков, служа правительству, а выступал на новое поприще, но ему было очень неловко… Степан Аркадьич, бойко прохаживаясь по приемной, расправляя бакенбарды, вступая в разговор с другими просителями и придумывая каламбур, который он скажет о том, как он у жида дожидался, старательно скрывал от других и даже от себя испытываемое чувство. Но ему во все это время было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «было дело до жида, и я дожидался», или от чего-нибудь другого.
Князю Облонскому стыдно просить должность у «жида», но не стыдно продавать за бесценок лес Долли купцу Рябинину. Купец же русский!
Левин гордится своим аристократизмом и ненавидит Вронского.
Каренин гордится своей безупречной службой и тем, что он не берет казенные деньги на прогон лошадей, когда можно ездить по железной дороге. Он гордится своими смелыми реформаторскими идеями и презирает своих врагов в министерстве. И, как все гордые люди, он не замечает того момента, когда его служебная карьера достигает пика и начинает катиться вниз.
[о]: Почти в одно и то же время, как жена ушла от Алексея Александровича, с ним случилось и самое горькое для служащего человека событие – прекращение восходящего служебного движения. Прекращение это совершилось, и все ясно видели это, но сам Алексей Александрович не сознавал еще того, что карьера его кончена… Он еще занимал важное место, он был членом многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более не ждут… Алексей Александрович не только не замечал своего безнадежного положения в служебном мире и не только не огорчался им, но больше чем когда-нибудь был доволен своею деятельностью.
Кити презирает свою сестру за то, что Долли не разошлась со Стивой. Уж Кити-то не простила бы мужу измены!
[о]: – Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю того, что ты делаешь, – чтобы вернуться к человеку, который тебе изменил, который полюбил другую женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
…Молчание продолжалось минуты две. Долли думала о себе. То свое унижение, которое она всегда чувствовала, особенно больно отозвалось в ней, когда о нем напомнила ей сестра. Она не ожидала такой жестокости от сестры…
С феминистской точки зрения, Долли – классическая жертва. Ради детей она готова пойти на любое унижение. И можно было бы сказать, что единственной гордостью Долли являются ее дети. Но и этого не получится. Дети и радуют, и огорчают ее. Они подрастают, и Долли находится в постоянной тревоге о том, какими они окажутся взрослыми. Особенно ее беспокоят мальчики. С девочками проще. Их задача – удачно выйти замуж. Ну… или терпеть свою долю, как она, в случае несчастливого брака. А вот мальчики… Какими они вырастут? Будущие князья Облонские – сыновья своего отца.
Что-то подсказывает, что из детей Долли вырастут прекрасные люди. Одна из самых изумительных сцен в романе – наказание Гриши за плохое поведение. За обедом его лишили сладкого.
[о]: Наказанный сидел в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у англичанки позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «Ешь сама, вместе будем есть… вместе».
На Таню сначала подействовала жалость за Гришу, потом сознание своего добродетельного поступка, и слезы у ней тоже стояли в глазах; но она, не отказываясь, ела свою долю.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
– Матушки!! Новое белое платье! Таня! Гриша! – говорила мать, стараясь спасти платье, но со слезами на глазах улыбаясь блаженною, восторженною улыбкой…
Это – один из редчайших примеров в мировой литературе, когда в насквозь сентиментальной сцене нет ни одной приторной ноты, нет искусственности и фальши. Все правдиво и достоверно. Как и в сцене с причастием детей. Как и в эпизоде с купанием…
