тебя воочью Такой оптический обман, Что две луны увидишь ночью, — Ну, значит, ты, мой милый, пьян.
То объяснение, которое предлагается самим поэтом в «Творчестве», ничуть не менее рационально, только вытекает оно из логики развертывания стихотворения, от первой строфы к четвертой. Вот это напрашивающееся объяснение: в небе всходит молодая луна, на кафельном изразце появляется ее отражение.
Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.
И, наконец, в финальной строфе стихотворения окружающий лирического героя реальный мир окончательно преображается в мир идеальный, созданный его творческим усилием. Герой предстает абсолютным властителем этого мира, к которому «с лаской ластятся» даже его «тайны».
По-видимому, сам Брюсов ясно понимал, что его стихотворение слишком подчинено логике и разгадывается как ребус, а поэтому не может считаться полноценным произведением символиста. Ведь символизм делал ставку не на логическое, а на интуитивное познание мира. Грех рационализма автор «Творчества» попытался искупить, оформив свой текст как магическое заклинание. Отсюда – завораживающие синтаксические повторы и вариации, перетекающие из строки в строку стихотворения. Отсюда же – многочисленные фонетические взаимоуподобления в тексте («ЛопАсТИ ЛАТАнИй», «ТрЕпЕщЕТ ТЕнь» и т. п.), а также – включение в словарь стихотворения экзотических существительных. Кто из нас, не заглядывая в словарь, объяснит, что такое «латания» и что такое «киоск» в том значении, которое этому существительному придано в «Творчестве»?
Остается отметить, что мемуары Владислава Ходасевича о Брюсове дают нам, вообще-то говоря, редко предоставляющуюся филологу возможность проверить правильность хода своих рассуждений сверкой с фактическим материалом. В этих мемуарах Ходасевич так описывает обстановку брюсовского дома в Москве:
Было в нем зальце, средняя часть которого двумя арками отделялась от боковых. Полукруглые печи примыкали к аркам. В кафелях печей отражались лапчатые тени больших латаний и синева окон. Эти латании, печи и окна дают реальную расшифровку одного из ранних брюсовских стихотворений, в свое время провозглашенного верхом бессмыслицы [19].
Следом за этим пассажем в воспоминаниях Ходасевича следует другой, который показывает, что брюсовский символизм еще не был вполне органическим:
Подробный разбор этого стихотворения напечатан мною в 1914 г. в журнале “София”. Брюсов после того сказал мне при встрече:
– Вы очень интересно истолковали мои стихи. Теперь я и сам буду их объяснять так же. До сих пор я не понимал их.
Говоря это, он смеялся и смотрел мне в глаза смеющимися, плутовскими глазами: знал, что я не поверю ему, да и не хотел, чтоб я верил [20].
Приведем в заключение разбор Ходасевичем стихотворения Брюсова «Творчество» из журнала «София»:
Большая комната. Сумерки. Фонари за окнами. Тени пальм на белой кафельной печи: это во внешнем. И все та же любимая, неизменная, но неясная «мечта» – внутри. Брюсов сразу находит простейшее соответствие:
Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.
Фиолетовые вечерние тени лапчатых листьев: мир. Еще не созданные стихи – в мечте:
Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине.
Последняя строка означает уже совершившееся сочетание внешней тишины и внутренних голосов. Созидается мир, немного нелепый, «идеальный», – тот, где «мечта» сочетается с действительностью в формах расплывчатых и странных.
И прозрачные киоски, В звонко-звучной тишине, Вырастают, словно блестки При лазоревой луне.
И вот, далее, отраженный, мечтаемый мир становится второй действительностью. Восходит луна («прах!») – но с ней одновременно в «идеальной» природе, на эмалевой поверхности, восходит вторая луна, почти такая же, только более близкая:
Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне… Звуки реют полусонно, Звуки ластятся ко мне.
«Мечта» побеждает реальность. Собственный мир, с собственной луной, уже создан – и поэт решительно отсекает его от обычного мира, больше не нужного:
Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.
«Несозданное» стало «созданным». Уже созданные создания отщепляются от реального мира и получают бытие самостоятельное. В первой строфе они еще не оформились и «колыхаются, словно лопасти латаний». В последней они сами по себе «ластятся» к поэту, а пальмы сами по себе бросают свои обычные тени. Некогда связывавший их союз «словно» заменен разделяющим «и»: два мира разделены окончательно [21].
Рекомендуемые работы
Максимов Д. Е. Брюсов: Поэзия и позиция. Л., 1969.
Гаспаров М. Л. Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995.
Гиндин С. И. Валерий Брюсов // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). Кн. II. М., 2001.
Лавров А. В. Русские символисты. Этюды и разыскания. М., 2007 [по именному указателю].
Александр Блок – воспевание через дискредитацию
(О стихотворении «Незнакомка»)
От разбора ключевого для раннего отечественного
