formation de l’opinion publique», in L’opinion publique.
Вот почему утверждения Mégret (стр. 183) не столь убедительны. Лучше посмотреть у Speier, in Lerner.
Применение пропаганды ограничено законом при демократическом режиме, при разделении власти и пр. (см. например, Albig).
См. например, Kris et Leites, in Lerner, которые противопоставляют обращение к суперэго, к иррациональному, характерные для авторитарной пропаганды, от направленной на эго пропаганды демократической.
Многие серьезные исследователи прекрасно понимают, что практически невозможно сохранять верность демократическим принципам и при этом пользоваться пропагандой (см. Mégret, pр. 142, 176); а также, что пропаганда тоталитарного строя абсолютно идентична пропаганде демократического общества (см. Bartlett, in Katz; Speier, in Lerner).
Driancourt, La Propagande, nouvelle force publique, глава V.
Hertz убедительно продемонстрировал, каким образом внешняя пропаганда влияет на внутреннюю пропаганду (in Lerner).
Здесь речь идет в основном о пропаганде, нацеленной на коммунистические страны.
Причина (и далеко не единственная) провала переговоров, длящихся уже более трех месяцев, является несовпадение взглядов, а потому и неэффективность мифа.
См. Доклад на конгрессе в Дижоне, 1963 г., К вопросу о персонализации власти.
Lacroix, in Esprit, март 1948 г.
Напомним еще об одном явлении, которое проявляется, когда демократия использует пропаганду: появляется аристократия, новая каста благородных людей, что ни в коей мере не соответствует демократической идее. Пропагандист по роду занятий является технологом, и в этой роли принадлежит к технической аристократии, которая существует вне демократических институтов и действует в стороне от демократических норм (J.Ellul, La Technique…). Но, с другой стороны, профессионально занимаясь пропагандой, пропагандист очень скоро становится циником, перестает верить в общечеловеческие ценности и даже уважать закон, отказывается признавать значение общественного мнения, презрительно относится к людям, на которых изливает свою пропаганду, а также не уважает народных избранников, т. к. понимает, какой ценой им досталась победа на выборах, ведь он сам занимается формированием общественного мнения. Советую прочитать на эту тему замечательный роман Мекеста (Mecheust): L’Homme du destin. 1962 г. Пропагандист не может позволить себе (Albig, р. 29; – Bartlett, in Katz; – Lannes Smith, «The Political Communication Specialist» in Lasswell) подчиниться или хотя бы согласиться с каким-либо общепринятым и вполне демократическим суждением. Он хранит все государственные секреты и в то же время стоит на страже общественного мнения: он обязан придерживаться генеральной линии и внушать благородные идеи. Эти три элемента, переплетаясь, создают ему ареол благородного человека, аристократа, а иначе и быть не может. Любая демократия таким образом, стоит ей прибегнуть к пропаганде, создает противоречие, порождая аристократию, она же ее когда-нибудь и разрушит (Munzenberg, La Propagande hitlérienne).
J.Ellul, La Technique…, pр. 75, 135.
Кстати, Albig совершенно справедливо отмечал, что «персонификация», используемая на ТВ, тлетворно влияет на публику, искажает личное мнение зрителей и угнетает их аналитические способности. Визуализация реальности передает обобщенное изображение, для всех одно и то же, и в результате зрители получают имитацию реальных событий: Парламентские слушания или заседание кабинета министров, показанные по телевизору, уже не являются настоящими заседаниями, и не могут ими быть по определению, т. к. «Публика видит не ответственное правительство в процессе работы, а спектакль на политическую тему и телезвезд, исполняющих свои роли». Потрясающе верное наблюдение, на наш взгляд.
Впрочем, не все в это верят (Campbell, «Television and Election», in Katz). С другой стороны, Campbell указывает на важные обстоятельства, связанные с влиянием телевидения во время предвыборной кампании.
См. Albig, р. 483.
Albig совершенно справедливо отмечает демагогические свойства телевидения.
