Игры и люди - Роже Кайуа

У живущих в том же регионе индейцев суньи среди сверхъестественных существ, которых они зовут Качинас, есть десять особых. Это так называемые Коемши – сын жреца, совершивший в первоначальные времена кровосмешение со своей сестрой, и девять детей от этого запретного союза. Они отвратительно безобразны, и их безобразие не только отталкивающе, но и комично. Кроме того, они «как дети» – отсталые, бессвязно бормочущие, лишенные половой силы. Они могут демонстрировать всякие непристойности – неважно, говорят люди, они же как дети. У каждого из них своя особая личность, из которой вытекает особый комический характер, всегда один и тот же: скажем, Пилешиванни – трус, он все время притворяется испуганным. Калуци, как считается, все время хочет пить. Муйяпона, якобы уверенный в своей невидимости, укрывается за всякими мелкими предметами. У него овальный рот, две шишки вместо ушей, еще одна шишка на лбу и двое рогов. Посуки непрерывно смеется; у него вертикально вытянутый рот и несколько шишек на лице. Напротив того, Набаши печален, рот и глаза у него выпячены, а на голове огромная бородавка. То есть вся эта группа представляет собой труппу четко опознаваемых клоунов.

Поскольку они волшебники и пророки, то те, кто воплощает их, скрываясь под страшными шишковатыми масками, должны соблюдать многочисленные посты и добровольные муки. Поэтому считается, что те, кто соглашается быть Коемши, посвящают себя общественному благу. Пока они носят маски, их боятся. Кто откажет им в даре или услуге, рискует навлечь на себя большую беду. В конце самого главного праздника Шалако все селение преподносит им великие дары – еду, одежду и банкноты, которые они затем торжественно демонстрируют. Во время церемоний они насмехаются над другими богами, устраивают состязания в загадках, отвешивают грубые шутки, выделывают множество шутовских выходок и издеваются над публикой: одного обвиняют в скупости, про другого рассказывают истории о его супружеских неудачах, над третьим смеются, потому что он пытается жить как белый. Все это строго церемониальное поведение.

Примечательно и значительно то обстоятельство, что у суньи и навахо те, кто носит маски и изображает богов – как пародийных, так и остальных, – не подвержены приступам одержимости и вовсе не скрывают свою личность. Все знают, что перед ними их переодетые родичи и друзья. Хотя в их лице и почитают и боятся представляемых ими духов, все же их ни в какой момент не принимают, да и сами они не принимают себя, за богов. Это подтверждается и богословием. Рассказывают, что в старину Качинас лично приходили к людям и приносили им процветание, но также и увлекали некоторое количество их в Страну Смерти – кого по доброй воле, восхищенными, а кого и силой, по принуждению. Видя такие пагубные последствия своих визитов и желая приносить одно лишь добро, Боги в Масках решили не приходить больше физически к живым, а появляться среди них лишь в духовном плане. Они наказали суньи изготовить маски, похожие на их маски, и обещали, что будут вселяться в эти свои рукотворные подобия. Таким образом был разбит могущественный, как мы видели в других обществах, заговор секрета, таинства и страха, экстаза и миметизма, оцепенения и томления. Происходит маскарад, но без одержимости, и магический ритуал эволюционирует, сближаясь с церемонией и спектаклем. Mimicry решительно одерживает верх над іlinх'ом, вместо того чтобы играть подчиненную роль введения к нему.

Еще одна конкретная деталь дополняет сходство между Августом или цирковыми клоунами и пародийными богами. В тот или иной момент их обливают водой, и публика хохочет, видя, как вода стекает с них и как они перепуганы этим неожиданным потопом. У суньи в период летнего солнцестояния женщины с террас поливают водой Коемши, после того как те пройдут по всем домам в селении, а навахо, объясняя, почему Тоненили одет в лохмотья, говорят, что этой одежды довольно тому, кто будет облит [72].

Имеется здесь или нет прямая родственная связь, но мифология и цирк здесь сходятся, высвечивая один особый аспект mimicry, чья социальная функция не вызывает сомнений, – а именно сатиру. Конечно, она разделяет этот аспект с карикатурой, эпиграммой и песенкой, с шутами, сопровождающими своими выходками триумфаторов и монархов. Вероятно, во всем этом комплексе различных и широко распространенных, но одушевленных одной и той же целью институтов следует усматривать выражение одной и той же потребности в равновесии. Избыточное величие требует гротескной копии. Ибо народное почтение и благоговение, поклонение перед великими мира сего, почести, воздаваемые высшей власти, рискуют опасно вскружить голову тому, кто исполняет эту должность или же носит маску Бога.

Верующие не соглашаются быть совершенно завороженными и не считают безопасным то неистовство, которое может охватить идола, ослепленного собственным величием. В этой своей новой роли mimicry служит не трамплином к головокружению, а мерой предосторожности против него. Если так трудно совершить решительный скачок, если тесные врата, дающие доступ к цивилизации и истории (прогрессу, будущему), совпадают с заменой чар mimicry и іlinх'а как основ коллективной жизни нормами alea и agôn'a, то, безусловно, следует выяснить, благодаря какому же таинственному и в высшей степени маловероятному счастливому случаю некоторым обществам удалось разорвать инфернальный круг, в который замыкал их союз симуляции с головокружением.

Очевидно, спастись от опасной околдованности человек может разными путями. Как мы видели, в Лакедемоне колдун стал законодателем и педагогом, шайка человековолков в масках эволюционировала в политическую полицию, а неистовство в один прекрасный день сделалось социальным институтом. Здесь же проглядывает иной выход, более плодотворный и благоприятный для развития изящества, свободы и выдумки, во всяком случае направленный на уравновешенность, отрешенность и иронию, а не на стремление к неумолимому господству, которое, чего доброго, и само однажды станет головокружительным. Не исключено, что в итоге эволюции мы внезапно обнаружим, что в некоторых – причем, вероятно, привилегированных – случаях первой трещиной, которой было суждено вместе со многими другими разрушить всемогущее единство симуляции и головокружения, было не что иное как это странное, почти незаметное, внешне абсурдное, по видимости кощунственное нововведение: включение в группу божественных масок таких персонажей, которые, будучи равны с ними по рангу и авторитету, призваны пародировать их чарующий миметизм и смягчать смехом то, что без этого противоядия роковым образом вело бы к трансу и гипнозу.

Даже в цивилизации промышленного типа, основанной на ценности труда, страсть к азартным играм остается чрезвычайно