сильной, потому что они предлагают прямо противоположный способ зарабатывать деньги или, по выражению Т. Рибо, «завораживающую возможность приобрести их сразу, без труда, в один миг». Отсюда постоянная соблазнительность лотерей, казино, тотализаторов на скачках или на футбольных матчах. Вместо терпеливых усилий, которые приносят мало, зато надежно, эта завораживающая возможность дает мираж мгновенного обогащения, внезапную перспективу досуга, богатства и роскоши. Для множества людей, которые тяжко трудятся, не намного увеличивая этим свое весьма посредственное благополучие, возможность сорвать банк предстает как единственный шанс когда-либо вырваться из униженного или даже нищенского состояния. Игра посрамляет труд и представляет собой другое, конкурирующее решение, которое по крайней мере в некоторых случаях приобретает столь большую значимость, что отчасти определяет собой стиль жизни целого общества.
Хотя эти соображения порой заставляют признавать за азартными играми некоторую социально-экономическую функцию, этим еще не доказывается их культурная продуктивность. Над ними тяготеет подозрение в том, что они развивают леность, фатализм и суеверие. Соглашаются с тем, что некогда изучение их законов способствовало зарождению теории вероятностей, топологии, теории стратегических игр. Но все же никому не приходит в голову, чтобы они могли образовать модель мировосприятия или организовать, хотя бы вслепую, какое-либо рудиментарное энциклопедическое знание. А между тем фатализм и безусловный детерминизм, отрицающие свободу и ответственность выбора, представляют себе весь мир в целом как грандиозную лотерею – всеобщую, обязательную и непрестанную, – где каждый неизбежный выигрыш дает лишь возможность, вернее, необходимость участвовать в следующем тираже, и так далее до бесконечности [73]. Кроме того, у относительно праздных народов, по крайней мере таких, у которых труд поглощает далеко не всю наличную энергию и не подчиняет себе всю повседневную жизнь в целом, нередко оказывается, что азартные игры приобретают неожиданную культурную значимость, оказывая влияние равно на искусство, этику, экономику и даже знание.
Мне представляется возможным, что подобное явление характерно для промежуточных общественных состояний, когда в обществе уже более не правят совместно силы маски и одержимости или, если угодно, пантомимы и экстаза, но которые еще не дошли до институциональной коллективной жизни, где главную роль играют регулярная конкуренция и организованное соревнование. Бывает, в частности, что тот или иной народ оказывается резко вырван из-под власти симуляции и транса в результате контакта или господства другого народа, который освободился от этого адского порабощения благодаря долгой и трудной эволюции. Те народы, которым этот последний навязывает новые для них законы, совершенно не готовы их принять. Скачок оказывается слишком резким. В таком случае на стиль жизни меняющегося общества налагает свою печать не agôn, но alea. Людям, чьи базовые ценности оказались неуместными, нравится полагаться на волю судьбы. Более того, через посредство суеверия и магических практик, обеспечивающих удачу и милости Высших сил, эта бесспорная и простая норма связывает их с традициями и частично восстанавливает для них тот мир, где они первоначально жили.
Итак, в подобных ситуациях азартные игры получают неожиданно важную роль. В тенденции они заменяют труд, если только это позволяет климат, если забота о пропитании, одежде и крове не вынуждает, как в других местах, самых неимущих к постоянной деятельности. У зыбкой толпы нет слишком уж прихотливых потребностей. Она живет одним днем. Ее опекает государственная администрация, в которой она не принимает участия. Вместо того чтобы дисциплинированно заниматься монотонным и отталкивающим трудом, она предается игре. В итоге игра становится организующим началом верований и знаний, привычек и устремлений этих беспечно-увлеченных людей, которым больше не приходится управлять собой и в то же время крайне трудно встроиться в общество нового типа; оно предоставляет им прозябать где-то на обочине, словно вечным детям.
Я бегло опишу несколько примеров такого необычайного расцвета азартных игр, когда они становятся привычкой, правилом и второй природой. Они формируют собой стиль жизни всего народа, ибо никто, судя по всему, не противится их заразительности. Начну со случая, где нет смешения народов и рассматриваемая культура остается по-прежнему проникнута старинными ценностями. Существует род игры в кости, весьма распространенный на юге Камеруна и на севере Габона. В нее играют костями, вырезанными ножом из очень твердых, почти как кость, семян дерева Baillonella toxisperma pierre (то же Mimusops djave), которое дает растительное масло, ценимое выше пальмового. У этих костяшек всего две грани. На одной из них вырезан символ, и нужно, чтобы его сила превосходила силу эмблем, которыми располагает соперник.
Эти символы многочисленны и многообразны. Они составляют своего рода энциклопедию в картинках. Одни из них изображают персонажей, либо замерших в иератической позе, либо переживающих какой-то драматический момент, либо занятых разнообразными делами повседневного быта: мальчик учит говорить попугая, женщина ловит курицу на обед, на мужчину напал питон, другой мужчина заряжает ружье, три женщины мотыжат землю и т. д. На других костяшках – идеограммы с изображением различных растений, женских гениталий, ночного неба с луной и звездами. В изобилии изображаются и животные – млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся, рыбы и насекомые. Последняя категория рельефов указывает на предметы, которыми желает завладеть игрок: топоры, ружья, зеркала, барабаны, часы или танцевальные маски.
Эти кости с эмблемами служат также амулетами, помогающими своему владельцу в реализации малейших желаний. Обычно владелец не держит их дома, а прячет в лесу, подвесив в мешочке к ветвям дерева. В некоторых случаях они служат для передачи сообщений на условном языке.
Что касается самой игры, то она крайне проста. Ее принцип тот же, что в орлянке. Каждый игрок вносит одинаковую ставку; решение судьбы узнают с помощью семи кусочков бутылочной тыквы, которые бросают вместе с костями. Если меньшая часть этих кусочков выпадает изнанкой, тогда выигрыш получают те игроки, чьи кости также выпали решкой, – и наоборот. Эта игра пользовалась такой популярностью, что власти были вынуждены ее запретить. Из-за нее возникали самые серьезные беспорядки: мужья ставили на кон своих жен, вожди – свою власть, нередко происходили драки, а в результате некоторых слишком напряженных партий даже вспыхивали межклановые войны [74].
Перед нами простейшая игра, без комбинаций и переноса. Однако легко убедиться в том, как важны ее воздействия на культуру и общественную жизнь народа, у которого она популярна. При всех возможных оговорках, по символико-энциклопедическому богатству эмблем африканские кости сравнимы с романскими капителями. Во всяком случае, они исполняют сходную функцию. Кроме того, из необходимости по-разному оформлять одну из граней каждой кости родилось целое искусство рельефа, которое можно считать главным видом пластического творчества местных племен. Небезразлично и то, что костям приписывают магические свойства, тесно связанные с верованиями и заботами их владельцев. Особенно
