масок куманг. У подножия дерева вырывали яму, на дне которой скрывался ряженый, его явление было, очевидно, явлением бога этого общества, и он носил облачение из перьев. В назначенный день, когда члены сообщества сидели в кружок лицом к центру, он ближе к вечеру начинал высовываться наружу. Певец-колдун подчеркивал это явление пением, а затем музыкой, и на это пение откликались члены братства. Ряженый начинал плясать; поначалу он был маленьким, но мало-помалу вырастал. Вылезая из ямы, он плясал снаружи живого круга, а составлявшие его члены братства, сидя спиной к нему, аккомпанировали танцу этого демонического существа, ударяя в ладоши; тот, кто обернется, должен был немедленно умереть. Вообще, как только ряженый, становясь все больше и больше ростом, начинал свой танец, продолжавшийся и ночью, смерть начинала поражать окрестное население. Танец длился три дня кряду, в течение которых маска отвечала оракулами на задаваемые ей вопросы; эти вопросы касались семилетнего периода, который должен был истечь до следующей такой церемонии; в конце трехдневного радения маска предсказывала также судьбу предводителя братства и объявляла, будет ли он присутствовать на следующем празднестве; отрицательный ответ означал, что тот должен более или менее скоро умереть в течение ближайших семи лет, и немедленно принималось решение о его замене. В любом случае, за эти дни погибало немало людей – либо в основной массе населения, либо в кругу старших».
(По книге: Frobenius K. Atlantis // Volksmärchen und Volksdichtungen Afrikas. T. VII. Dämonen des Süden, 1924. P. 89 sq.)
К главе VIII. Состязание и случай
1) Интенсивность самоотождествления с кинозвездой. Пример: культ Джеймса Дина.
В 1926 году за смертью актера Рудольфо Валентино последовало множество самоубийств. В предместьях Буэнос-Айреса в 1939 году, через несколько лет после смерти певца танго Карлоса Гарделя, сгоревшего в авиакатастрофе, две сестры завернулись в намоченные бензином простыни и подожгли их, чтобы умереть как он. Американские девочки-подростки, чтобы совместно поклоняться понравившемуся им певцу, собирались в шумные клубы под такими, например, названиями: «Падающие в обморок при виде Фрэнка Синатры». Ныне компания «Уорнер бразерс», где работал Джеймс Дин, безвременно ушедший из жизни в 1956 году в самом начале окружающего его культа, получает от его безутешных поклонниц около тысячи писем в день. Большинство этих писем начинается так: «Милый Джимми, я знаю, что вы не умерли…» Чтобы вести эту странную посмертную переписку, создан специальный отдел. Памяти актера целиком посвящены четыре журнала. Один из них называется «Джеймс Дин возвращается». Ходят слухи о том, что не было опубликовано ни одной фотографии его похорон; утверждают, что актер был изуродован и вынужден удалиться от света. Покойника вызывают на множестве спиритических сеансов – некоей продавщице из супермаркета по имени Джоан Коллинз он продиктовал свою длинную биографию, где утверждает, что не умер и те, кто говорит, что он не умер, правы. Эта книжка разошлась тиражом в пятьсот тысяч экземпляров.
Этот феномен взволновал опытного историка, внимательного к симптомам эволюции нравов, который пишет в одной из главных парижских газет: «На могилу Джеймса Дина приходят плакать чередой, как Венера плакала на могиле Адониса». Он уместно напоминает, что Дину было посвящено восемь фотоальбомов, напечатанных каждый тиражом в пятьсот-шестьсот тысяч экземпляров, и что его отец пишет его официальную биографию. «Психоаналитики изучают его подсознание на материале его застольных речей, – продолжает автор. – В Соединенных Штатах нет такого города, где бы не было своего клуба Джеймса Дина, в котором его верные обожатели совершают памятное причащение и почитают его реликвии». Число членов таких ассоциаций оценивается в три миллиона восемьсот тысяч. После смерти героя «его одежда была разрезана на мелкие кусочки и распродана по доллару за квадратный сантиметр». Машина, за рулем которой он разбился на скорости сто шестьдесят километров в час, «была восстановлена, и ее возили из города в город. Ее можно было созерцать за двадцать пять центов. За пятьдесят можно было посидеть несколько секунд за ее рулем. По окончании турне ее разрезали автогеном и кусочки продали с аукциона» [122].
2) Проявления головокружения в благоустроенных цивилизациях: события 31 декабря 1956 года в Стокгольме. Сам по себе этот эпизод ничтожен и незначителен. Но он показывает, как непрочен установленный порядок в силу самой своей строгости и каким образом силы головокружения всегда готовы вновь взять верх. Ниже я воспроизвожу проницательный анализ корреспондентки газеты «Монд» в шведской столице:
«Как уже сообщалось в "Монд", вечером 31 декабря пять тысяч молодых людей заполнили Кунгсгатан – главную улицу Стокгольма – и в течение более трех часов, держали улицу", избивая прохожих, опрокидывая машины, разбивая витрины и, наконец, пытаясь сооружать баррикады из решеток и столбов, сорванных поблизости на рыночной площади. Другие группы юных вандалов опрокидывали старые надгробья, окружающие расположенную по соседству церковь, и сбрасывали с пересекающего Кунгсгатан моста бумажные пакеты с горящим бензином. На место спешно выехали все имевшиеся в наличии силы полиции. Но число их было ничтожно – всего около ста человек, – что делало их задачу трудной. Лишь после нескольких атак с саблями наперевес, после рукопашных схваток один против десяти полицейским удалось овладеть улицей. Несколько из них, избитых до полусмерти, пришлось доставить в больницу. Арестовано около сорока манифестантов. Их возраст – от пятнадцати до восемнадцати лет. "Это самые серьезные беспорядки, когда-либо происходившие в столице", – заявил префект полиции Стокгольма.
В прессе и среди ответственных лиц страны эти события вызвали волну негодования и беспокойства, которая еще далеко не утихла. Педагоги, воспитатели, церковь, многочисленные социальные органы, которые плотно опекают шведское общество, с тревогой задаются вопросом о причинах этого странного взрыва. Впрочем, сам по себе данный факт не нов. Такие же драки происходят каждый субботний вечер в центре Стокгольма и главных провинциальных городов. Однако эти происшествия впервые достигли таких масштабов.
В них есть что-то почти "кафкиански" тревожное. Ведь эти движения происходят несогласованно и непредумышленно; это не манифестация "за" что-то или "против" кого-то. Необъяснимым образом сходятся вместе десятки, сотни, а в прошлый понедельник – тысячи молодых людей. Они не знают друг друга, у них нет ничего общего, кроме возраста, они не подчиняются ни лозунгам, ни вождям. Они "бунтуют ни за что", в самом трагическом понимании этих слов.
Для иностранца, видевшего, как в других краях мальчишки погибают за что-то, это побоище попусту кажется столь же невероятным, сколь и непонятным. Если бы хоть это была такая веселая шутка дурного тона, чтобы "попугать буржуа", – можно было бы успокоиться. Но лица у этих подростков замкнутые и злобные. Для
