[15]
Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962. С. 29.
Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962. С. 27.
См. там же.
См. там же. С. 28.
См. там же. С. 22.
. - обратно (лат.).
Маркс К… Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 190–191.
Локк Дж. Избр. Философ. произв. В 2 т. Т. 2. С. 8.
Там же. С. 79.
Там же. С. 100.
Модель обмена незримо присутствует и в самом понятии свободы, как его использует Локк. Понятие это всегда подразумевает отношение к контрагенту, обладающему сознанием, волей, преднамеренностью. Мы почти нигде не встречаем у Локка натуралистических метафор свободы: выражений типа «свобода от тяжести», «свобода от страстей», «свобода от бедности». Это тем более примечательно, что у его ближайшего предшественника Гоббса натуралистическая метафора прямо полагалась в основу философского определения свободы: Гоббс, например, считает воду, которая беспрепятственно растекается по поверхности, свободной, а воду, замкнутую в сосуде, несвободной.
Локк, в отличие от Гоббса, последовательно проводит ту точку зрения, что к природе, как она существует до и вне человека, понятия свободы и несвободы вообще неприменимы. Они имеют смысл лишь там, где налицо взаимные отношения людей, взаимные сознательно-волевые притязания. Противоположностью свободы является поэтому не стесненность и скованность вообще (например, зависимость от обстоятельств), а принуждение, угнетение, насилие, захват. На «несвободу» бессмысленно сетовать там, где нельзя обнаружить чужой порабощающей воли, преднамеренной (поддающейся вменению) экспансии.
Соответственно свобода — это всегда отношение между лицами, отношение взаимной добровольности, чистым обнаружением которой и является рынок. Государство и общество должны признать индивида в том значении, в каком его уже признает другой индивид, обменивающийся с ним продуктами труда.
Локк Дж. Указ. соч. С. 72.
Там же. С. 82.
Локк Дж. Указ. соч. С. 26.
Там же. С. 19.
Локк Дж. Указ. соч. С. 30.
Там же. С. 89. Сходную декларацию мы встречаем уже у Гоббса: «Верховные властители не могут сделать ничего большего для граждан, как достигнуть того, чтобы они, не опасаясь внешней и гражданской войны, могли бы пользоваться богатствами, добываемыми трудом» (Гоббс Т. О гражданине. С. 154).
См.:Локк Дж. Указ. соч. С. 7–8.
Там же. С. 17–18.
Локк Дж. Указ. соч. С. 28.
Локк Дж. Избр. Философ. произв. Т. 2. С. 156–157.
Там же. С. 147.
Там же.
Там же. С. 28.
В сокращенном варианте опубликовано в: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983. С. 207–216. (Печатается по рукописи 1980 г.)
О понимании ведьм и ведунов как колдунов-вредителей ясно свидетельствует следующая квалификация, содержащаяся в «Наставлении к допросу ведьм» (1588): «Ведуны и ведьмы в отличие от обыкновенных колдунов и колдуний действуют не порознь, а скопом: они образуют преступное сообщество… Тогда как другие чародеи по собственной воле могут направлять свою таинственную силу во вред или на благо людям — могут, например, напускать, но могут и излечивать болезни, ведьмы и ведуны творят лишь исключительно зловредные деяния. Они обязаны к нему своим договором с нечистым…» (Сперанский Н. Ведьмы и ведовство. М., 1906. С. 15). Показательно в этом отношении и послание руководителей известного шонгауского процесса (20-е годы XVII века), завершившегося казнью 65 человек, к герцогу Фердинанду: «Благодаря вашей примерной строгости… вот уже три года, как ни людям, ни скотине не приходится страдать от порчи и хлебушко снова стал родить и убирается без всякой помехи» (там же. С. 34).
Шиллер Ф. Собр. соч. В 8 т. М.; Л., 1937. Т. 7. С. 547–548.
Там же. С. 547.
Виппер Р. Краткий учебник новой истории. М., 1912. С. 55.
Там же. С. 57.
Монтень М. Опыты. М.; Л., 1958. Кн. 2. С. 44.
Монтень М. Указ. соч. С. 290.
Макиавелли Н. Государь. Спб., 1869. С. 75.
Именно в эту эпоху, замечает Е. Спекторский, «слово «политика» получило значение синонима коварства и даже предательства… В этом смысле английский национальный гимн молит бога спасти короля от политики его врагов» (Проблема социальной физики в XVII столетии. Т. 2. С. 467).
Монтень М. Опыты. Кн. 1. С. 296.
Там же. Кн. 3. С. 207.
Макиавелли Н. Государь. С. 75.
Монтень М. Указ. соч. Кн. 1. С. 296.
Пинский Л. Шекспир (основные начала драматургии). М., 1971.
«Герой прибывает из далекого Виттенберга, где протекли его студенческие годы — и, по-видимому, долгие годы, так как в пятом акте выясняется, что Гамлету тридцать лет…» Персонаж древней саги «учится в современном Шекспиру Виттенберге, очаге Реформации, в университете, основанном в 1502 году; перед датским двором разыгрывается "убийство Гонзаго", происшедшее в 1538 году» (там же. С. 125–126).
Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968. С. 365
Там же. С. 488.
Там же. С. 427–428. Sub specie mortis (лат.) — с точки зрения смерти.
Выготский Л. С. Психология искусства. С. 427
Центральный монолог Гамлета рисует его как типичного представителя постреформационной иррелигиозности.
Гамлет — не католик, не протестант; сомнительно, существует ли для него вообще «господь по имени Христос». Гамлетовское: «Боже! Боже!» — чисто риторическая фигура, не подразумевающая никакого космологически и этически осмысленного божества. Иногда принц поминает бога, иногда, по-язычески, — богов.
Вместе с тем, по строгому счету, нельзя признать его ни скептиком, ни мистиком, ни деистом, ни, тем более, атеистом.
Реальностью реальностей является для Гамлета мир призраков, духов, демонов, вторгающихся в область посюстороннего (мир, к которому и католическое, и протестантское богословие относилось с большим подозрением). Реален он и для по-римски просвещенного Горацио, любителя примет и предзнаменований. Если бы царство призраков не было действительностью для Гамлета и других героев пьесы, трагедия, задуманная Шекспиром, вообще не имела бы смысла. Принц датский живет в той же суеверной вселенной, в которой обитали в XVI–XVII столетиях все деморализованные и изверившиеся христиане, — поклонники (или гонители) ведовства.
Выготский Л. С. Психология искусства. С. 410.
Выготский Л. С. Психология искусства. С. 487.
Локк Дж. Избр. филос. произв. В 2 т. М., I960. Т. 2. С 7–8.
Отважусь утверждать следующее: акцентирование печали, таинственности и нерешительности делает образ Гамлета фальшивым (неадекватным как в историческом, так и в герменевтическом смысле). Печать печали должна лежать на спектакле «Гамлет», но не на Гамлете-герое. Последний как раз одолевает общую меланхолию с помощью артистической иронии, детективного пристрастия к дознанию и метафизической тоски по общезначимым достоверностям. От акта к акту он меняется, возрастает в своей жизнеспособности, приближаясь к финальному непреложному действию.
Статья из сб. «Наука и нравственность». М., 1971. С. 196–267. (Печатается в сокращении.)
