Я люблю тебя, слышишь, и протянул мне письмо, и сказал, чтобы я прочла его после его смерти. Я сказала, что он будет жить. Тут зашли врачи и увидали меня. Я просила их, чтобы они спасли его. Но их старанье было напрасно. — Он умер. Хоронили его через три дня. В день похорон я пошла в магазин и купила белые цветы, это был мой прощальный букет. Все эти дни я ходила как в тумане, когда я подошла к его дому, увидала мать Олега. Глаза её были устремлены на сына Потом заиграла музыка, понесли гроб и мне всё ещё не верилось, что его уже нет.
Нет — я (шла — зачеркнуто) и сейчас не верю, он живой, слышите, живой. Я шла за гробом, мотаясь из стороны в сторону, ничего не видя перед собой.
Не надо, что вы делаете, он сейчас встанет, остановитесь, подождите! И вот я встретилась с глазами его матери. Она бросилась к фобу, протянула руки сыну, как буд-то хотела его поднять. Она стояла на краю могилы, и казалось, что она тоже сейчас упадет. В эту минуту, в эту гадкую, ужасную минуту. Мать Олега увели. Она кричала диким голосом. Так, что сердце сжималось, потом стали опускать гроб в могилу, и тут я увидела в последний раз его красивое лицо, дальше произошло что-то невероятное...
Опустили его в могилу, засыпали землей, а с ним остались мои цветы. Постепенно все разошлись. Я упала на землю и прильнулась к земле щекой. И вспомнила про письмо.
Я достала его и начала читать:
«Милая моя, родная Алёнка!
Ты знаешь, что я тебя люблю, как аленький цветочек Ты моя жизнь. Я знаю, как тебе будет трудно. Так ведь я люблю тебя.
Мне больно умирать. Я хочу, чтоб ты была счастливой Если б ты знала, как разрывается сердце от любви к тебе. Твои слезы причиняют мне боль. Но я знаю, от твоей руки я погиб. Но сейчас я думаю только о тебе до последней минуты.
= Помни меня, Алёнка, =
= Твой Олег =
Я молча отдал ей письмо, чуть сдерживая слезы. — А вот сегодня выпускной вечер, а его нет со мной рядом — крикнула она, громко зарыдав. И тут она стремительно выскочила, на улицу, я за ней, но не успел. Послышался скрип тормозов, вскрик Она лежала, как подстреленная птица, держа в руке его письмо, и бледно-алыми губами шептала:
= Здравствуй, Олег =.
КОНЕЦ
Рассказ помещен в тетради, на кожаной обложке которой написано:
Песни
Рассказы
Стихи
На первой странице тетради крупными буквами наискосок написано:
Расс-
казы
Стихи
Тетрадь передана Борисову С. Б. владелицей — Л. В. Придворной 1981 г. р., студенткой 1-го курса ШГПИ из г. Макушино Курганской области. Тетрадь велась в 16-летнем возрасте.
Фотокопия фрагмента рассказа «Инга» из альбома С. П. (п. Мишкино Курганской обл.), заведенного в начале 90-х гг.
Т. А. Китанина Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа
Перед нами первая столь обширная публикация девичьих рукописных любовных рассказов. Этот жанр попал в поле зрения исследователей благодаря публикациям С. Б. Борисова[14], и теперь, наконец, можно получить представление обо всей его коллекции — единственного на сегодняшний день собрания подобных текстов. Возможно, эта публикация привлечет внимание большего количества исследователей к рукописному «творчеству» современных школьниц, поэтому вопросы, которые в связи с ней возникают, — это прежде всего вопросы к будущим исследователям. А вопросов возникает много, и первый из них — что, собственно, это за тексты, литература это или письменная форма фольклора? Каким образом они передаются, как читаются, переписываются? Те рассказы, которые представлены в достаточно большом количестве вариантов, демонстрируют удивительную стабильность одних фрагментов и вариативность других, причем как те, так и другие могут занимать разные позиции в рассказе (так, в рассказах «Суд» и «Марийка» начало нестабильно, а в «Фараоне» — очень стабильно и т. д.), быть важными или неважными для хода действия. То же происходит и с именами героев — в одних рассказах одни и те же имена переходят из варианта в вариант, в других герои выступают каждый раз под новыми именами. Что это — запись по памяти или принципиальное сотворчество, когда перед хозяйкой альбома лежит записанный текст, но она переписывает его по-своему? К сожалению, С. Б. Борисов почти не интервьюировал владелиц альбомов, но те немногие комментарии, которые он получил от девушек, дают довольно широкий спектр ответов на эти вопросы. Особенно любопытны комментарии Ольги Черепановой:
Рассказ «Повесть о первой любви» я списала у своей сестры 1973 г. рождения.
Рассказ «Любовь, которой не ждали» я написала сама по рассказам подруги, с которой мы переписывались в школьные годы, она проживала в г. Сургуте Тюменской обл.
«Поэма Юрий и Юлия» мы придумали с моей подругой Светой Удинцевой, одноклассницей того же года рождения, она диктовала, я записывала.
Рассказ «Шальная молодость» я записала по памяти из какого-то журнала, когда-то его прочитав, я записала его для себя. По мотивам какого произведения, не помню.
Рассказ «Школьница» не дописан, его я переписывала у одноклассницы и не закончила, т. к. она перешла в другую школу. Рассказ «Неужели так возможно» я переписала у подруги, соседки по дому, Шабаевой Юли 1974 г. р., она его переписала у кого-то из знакомых, видоизменяя сюжет и имена. Почти полностью она написала его сама.
Здесь представлены все мыслимые варианты отношений своего/чужого от простого переписывания до создания авторского текста с ориентацией на определенный канон. Очень жаль, что в комментарий не вошли письма подруги, приложенные девушкой к рассказу «Любовь, которой не ждали», в котором она, по собственному признанию, «сюжет <...> поворачивала в свою сторону, если мне не нравились которые она присылала мне в письмах». Возможно, сопоставление писем с рассказом могло бы отчасти приоткрыть механизмы порождения подобных текстов. Материалы, которые мы находим в автокомментариях Ольги Черепановой, говорят в пользу того, что перед нами, по крайней мере отчасти, продукт литературной деятельности. Здесь присутствует ярко выраженная авторская воля, из «чужого» текста отбирается то, что отвечает запросам хозяйки альбома, остальное же вполне сознательно перерабатывается и дополняется собственными сочинениями. История литературы знает периоды довольно безразличного отношения к авторству, когда примеры подобной деятельности встречаются у вполне профессиональных литераторов. Так, в журналах и сборниках XVIII в. можно найти рассказы, с большими или меньшими изменениями кочующие из издания в издание. Издатели того времени зачастую составляли свои журналы главным образом из текстов, найденных в других журналах и сборниках (часто — иностранных) и переделанных на русский лад или осовремененных, или просто исправленных по своему вкусу, с добавлением собственных сочинений[15]. Разумеется, публикуемые в этой книге рассказы представляют интерес лишь с точки зрения социологии и культурной антропологии, однако при анализе придется учитывать также их литературную природу и, вероятно, использовать в том числе и литературоведческие методики.
Жанр девичьего рукописного любовного рассказа провоцирует появление работ, посвященных источникам подобных текстов. Поиск таких источников — дело весьма увлекательное и вполне безответственное, поскольку девичьи рассказы похожи сразу на все — и на жестокие романсы, и на индийские фильмы, и на телесериалы, и на сентиментальные повести[16]. И все это, прямо или опосредовано, находится в культурном обиходе сочинительниц рассказов. С другой стороны, страшные и печальные сюжеты о безумной любви, измене, убийстве и самоубийстве влюбленных действительно сходны в разных литературных, фольклорных и кинематографических жанрах, и морфологические таблицы, составленные на материале жестокого романса и современной баллады[17], вероятно, окажутся вполне приложимы к мексиканским сериалам. Тем не менее подобные эксперименты представляются не совсем бесполезными, поскольку на фоне очевидного сходства позволяют до некоторой степени выделить специфику сюжетостроения того или иного жанра. Поэтому позволю себе предложить свой вариант морфологических схем, основанный на совсем другом материале, пользуясь тем, что и этот материал упоминался в числе возможных источников девичьих рукописных любовных рассказов.
Мое внимание привлек тот факт, что значительная часть рукописных рассказов школьниц конца XX в. полностью укладывается в сюжетные схемы, возникшие как обобщение сюжетного репертуара повестей, издававшихся на русском языке в 1810–1820-х гг. Более того. Если относительно повестей начала XIX в. иногда возникают сомнения, к какому варианту отнести тот или иной текст, то реализующие те же сюжеты девичьи любовные рассказы как будто нарочно создавались по этим схемам. Попробуем проследить, какие именно сюжеты получили наибольшее распространение в рассказах школьниц.
