На первом месте, несомненно, оказывается куст сюжетов о соперниках. Это сюжеты, объединенные общей начальной ситуацией: наличием двух или более претендентов на руку (или любовь) героини-невесты (или двух претенденток на героя-жениха). В общем случае они могут быть представлены схемой: I. невеста -> II. два претендента -> III. способ выбора между ними -> IV. результат выбора -> V. реакция отвергнутого -> VI. результат (см. схемы).
Как видно из схемы, проза XIX в. дает достаточно широкий спектр повествовательных возможностей для подобных историй[18]. Однако девичьи любовные рассказы реализуют относительно небольшой набор вариантов этого сюжета. Явное предпочтение отдается «женскому» варианту: за мальчика бьются две девочки (в литературе XIX в. более распространен был «мужской» вариант сюжета). При этом довольно часто подчеркиваются их изначальные отношения — чаще речь идет о подругах («История первой любви», «Роман о дружбе и любви», «Сильнее гордости — любовь!», «Горькая осень» и др.), и начальные дружеские отношения всегда подчеркивают подлость антагонистки и иногда — великодушие протагонистки, готовой ради счастья вероломной подруги отказаться от своего собственного. В некоторых случаях (напр. «Музыка, счастье и горе», «Разлучница») девочки враждуют уже к моменту начала соперничества. Выбор делает мальчик и делает его почти всегда правильно — выбирает достойную героиню, к которой проникается истинным чувством (даже если до знакомства или во время ссоры с ней он «ходил» с ее соперницей[19]). И здесь начинается кульминационная часть сюжета — отвергнутая соперница либо строит козни против подруги, надеясь «отбить» мальчика, либо жестоко мстит сопернице — у школьниц всегда под рукой оказываются яд, нож или знакомый главарь банды. В одном рассказе («Роман о любви и дружбе») возникает инверсия этого варианта пятого шага — мстит победительница уже побежденной сопернице. Любопытно, что и этот, достаточно редкий, вариант имеет полную аналогию в XIX в. — точно так же строится повесть «Розамунда», напечатанная в России в 1827 г.[20] Там тоже речь идет о школьных подругах, одна из которых «отбивает» у другой жениха, а потом жестоко издевается над несчастной соперницей.
Иногда козни соперницы приводят к тому, что героиня начинает верить в любовь мальчика к подруге и сама совершает выбор (возвращая сюжет к третьему шагу «способ выбора» с реализацией третьего варианта (а) — «великодушие соперника»). Она «уступает» героя подруге — как правило, для этого героиня кончает жизнь самоубийством. То, что героиня уходит из жизни именно для того, чтобы не мешать счастью «влюбленных», обычно прямо оговаривается. Тем самым сюжетная схема удваивается, выбор совершается дважды, сначала мальчиком, потом девочкой (см., напр., «День свадьбы», «Василек», «Рассказ о дружбе»). Этот вариант не характерен для сентиментальной повести: там отвергнутый претендент или соблазненная и покинутая девушка нередко погибают или кончают с собой от отчаяния, но такая квазирациональная мотивировка самоубийства как желания не мешать счастью влюбленных не могла возникнуть в сентиментальной прозе, где самоубийство, сопряженное с погибелью души, было крайней точкой падения. Зато про такой вариант разрешения ситуации любовного треугольника (и с соответствующей пояснительной запиской) все советские школьники знали из первых глав романа «Что делать?». Знал бы Чернышевский, на что пригодился школьницам его принцип разумного эгоизма!
Вариант неправильного выбора возникает в женском и мужском вариантах сюжета о соперниках обычно в случае, когда кроме соперничества в тексте реализуется сюжет «Отлучка жениха / невесты» (название сюжета соответствует повестям XIX в.). Это второй по распространенности среди рукописных рассказов сюжет, который отличается значительно большей свободой в выборе способов развития: в девичьих рассказах встречается большинство вариантов, бытовавших в XIX в. (см. схемы). Однако и здесь есть свои предпочтения: так, причиной отлучки почти всегда бывает необходимость (армия, учеба, стройка). Обычно отлучка бывает нужна для того, чтобы один из влюбленных изменил, не выдержав разлуки, или тяжело заболел, как правило, со смертельным исходом («Измена девушки», «Аленкина любовь», «Горе», «Марийка» и др.). В этих случаях отлучка остается центральным или единственным сюжетом рассказа. Однако чаще этот сюжет оказывается развернутым шагом другого, более крупного сюжета. Когда отлучка — один из шагов сюжета о соперниках или о запрете на брак, одного из влюбленных во время разлуки убеждают в измене другого («Вот такая любовь», «Настоящая любовь» и др.), и в результате герой или героиня могут совершить неправильный выбор, предпочтя своей истинной, удаленной и оклеветанной любви то, что оказывается под рукой. Если в сюжете о совращении возникает «отлучка», то, как правило, за ней следует рождение ребенка («Тюльпаны», «10 „Б“»).
Сюжет о совращении не так распространен, как два предыдущих, но встречается довольно часто и, в отличие от XIX в., далеко не всегда с печальным исходом. Более того, по частоте смертельных случаев он скорее уступает другим. Этот сюжет в наименьшей степени связан с сентиментальным клише (поэтому схема его в приложении отсутствует) и, по-видимому, в наибольшей — с собственным жизненным опытом и мечтами сочинительниц, рассказами их подруг. Сентиментальному сюжету он соответствует лишь в том случае, когда выступает в контаминации с сюжетом «Отлучка». В остальных рассказах о совращении главной частью повествования оказывается сам момент потери героиней невинности, описанный весьма подробно, иногда с некоторым знанием дела (напр., в рассказе «Подлость»), а порой трогательно-наивно («Фараон», «Я всегда с тобой»). Дальнейший ход сюжета «прицепляется» вполне случайным образом. В рассказах «Финал» и «Фараон» совращение становится началом вполне счастливой семейной жизни. В рассказе «Подлость» девушка, узнав, что ее обесчестили на пари, утрачивает веру в людей. В «Убитой любви» героиня кончает с собой, и герой, мучимый совестью, следует за ней. В «Тюльпанах» героиня рожает ребенка, а возлюбленный отказывается от нее (в варианте «Желтые тюльпаны» за этим следует самоубийство героини). Рассказ «Я всегда с тобой» завершается убийством девушки. То есть, очевидно, используется первая подвернувшаяся под руку развязка, которую сочинительницы подчас даже не удосуживаются мотивировать (так, в рассказе «Финал» вдруг оказывается, что герой — француз и увозит героиню к себе в Париж, хотя до момента совращения он вроде бы ничем не выделялся из гостей Нади Ивановой, несмотря на то, что назывался Жаком, а в «Истории одного лета» герой почему-то «во время уезда в институт <...> попал под поезд, который разрезал его пополам»). Очевидно, что в этих рассказах девочек привлекает исключительно эротическое переживание с элементом насилия, но рассказ должен чем-то заканчиваться — и автор отправляет героев в ЗАГС, в роддом, на кладбище или в Париж, лишь бы как-то отделаться от них.
Сравнительно мало текстов, реализующих сюжет испытания. Кроме наиболее распространенного испытания отлучкой это могут быть варианты спасения от хулиганов («Королева», «Аленька») или из воды («Первая любовь», «Инга»). Однако в девичьих рассказах выделяется группа текстов, построенных с явным нарушением сюжетной логики (хотя и объяснимых с точки зрения психологии подростков). Это рассказы о немотивированном разрыве, когда девочка, влюбленная в мальчика и пользующаяся взаимностью, вдруг порывает с ним без видимых причин (как правило, разрыв довольно беспомощно объясняется неуверенностью в истинности чувства мальчика — ср.: «Люби меня», «Желтый тюльпан», «Любовь»). В сущности, эти рассказы точно повторяют сюжетный рисунок повестей об испытании холодностью, довольно распространенных в XIX в. («Год испытания»[21], «Аннета Деларбр»[22] и др.), — с той только разницей, что в рассказах школьниц оказывается утрачена сама сюжетообразующая мотивировка — испытание. Результатом, тем не менее, оказывается выяснение истинности чувства, которое происходит подчас слишком поздно. Разрыв всегда воспринимается как ошибка, порой непоправимая, что полностью соответствует схеме XIX в. Судя по всему, девочек привлекает тут именно психологическая коллизия: люблю, но почему-то покидаю, обижаю и т. д., а факт испытания как слишком рациональная мотивировка поведения прошел мимо их внимания.
Практически не получил распространения наиболее популярный в XIX в. сюжет «Запрет на брак» («Неполученное благословение» в типологии Н. М. Герасимовой и С. Б. Адоньевой). Единственный выраженный случай реализации этого сюжета — рассказ «Вот такая любовь». И, что еще более удивительно, практически не встречается сюжет о двух типах воспитания, построенный на контрасте положительной героини, лишенной внешней привлекательности (некрасивой, бедной, не светской), но домовитой и верной, и ветреной светской красавицы.
