любопытство они вызывают и поощряют. Я не хочу сказать, что один вид любопытства выше или ниже другого; я хочу лишь сказать, что могут существовать разные виды любопытства, задействованные сюжетными структурами, которые на определенном уровне абстрактного описания выглядят формально эквивалентными, с точки зрения их основных движений. Однако одно дело - любопытство к неизвестному, но естественному, и совсем другое - к невозможному. И именно последней формой любопытства, как правило, обладают ужастики.
Еще два, на мой взгляд, более глубоких возражения против предыдущих гипотез о парадоксе ужаса:
Пока что эта гипотеза касается только нарративов ужасов, более того, только нарративов ужасов определенного рода - а именно тех, которые включают такие элементы, как открытие, подтверждение, раскрытие, откровение, объяснение, гипотеза, ратиоцинация и т. д. Но есть образцы жанра ужасов, например, картины, которые не обязательно должны включать в себя нарратив; и есть, согласно моему обзору характерных сюжетов ужасов, нарративы ужасов, которые не включают в себя эти элементы. Это могут быть, например, сюжеты чистого начала или чистого противостояния. Более того, ранние гипотезы о парадоксе ужаса были отвергнуты из-за их недостаточной полноты. Но поскольку существуют случаи ужаса, которые не являются нарративами, и поскольку могут существовать нарративы ужаса, которые не развертывают элементы раскрытия, до сих пор определенные как центральный источник привлекательности ужаса, эта гипотеза должна быть отвергнута как не соответствующая собственным стандартам обобщения.
Это предположение, кажется, делает опыт ужаса слишком далеким от опыта жанра. Отвращение, которое мы испытываем к ужасному существу, слишком оторвано от источника притяжения, который мы находим в жанре. Это странно, ведь именно эмоция арт-хоррора отличает жанр. Действительно, очень часто именно ожидание того, что данное художественное произведение определяется этой эмоцией, заставляет нас выбирать его, а не кандидатов из других жанров. Поэтому кажется оправданным предположить, что то, что делает жанр особенным, должно иметь какую-то тесную связь с тем, что привлекает аудиторию искать его особенно. Но в этом отношении данный отчет пока что не выдерживает критики.
Первая критика абсолютно точно указывает на ограниченность моей гипотезы в ее нынешнем виде. Моя точка зрения еще не является достаточно полной. Жанр ужасов включает в себя такие примеры, как фотографии и картины, которые не предполагают продолжительного повествования, особенно продолжительного повествования того рода, который я выделил; кроме того, существуют ужасы чистого начала или чистого противостояния, которые не предлагают аудитории изысканных и иногда сложно артикулированных стратегий раскрытия, о которых говорилось выше. Однако я не рассматриваю эти замечания как решающие контрпримеры к моему подходу, а скорее как возможность углубить и расширить его, причем таким образом, чтобы справиться со вторым из этих возражений в ходе корректировки моей позиции с учетом первого возражения.
Я думаю, что наилучшее объяснение парадокса ужаса для большинства произведений страшного искусства будет очень похоже на то, которое я уже предложил. Однако, правда, он не охватывает не-нарративный ужас и ужасы, мало связанные с драмой раскрытия. Чтобы разобраться с этими случаями, нужно сказать больше; но это большее, что нужно сказать, согласуется с тем, что уже было сказано, и обогащает, а также расширяет разработанную до сих пор теорию.
Центральное место в моем подходе занимает идея о том, что объекты ужаса фундаментально связаны с когнитивными интересами, прежде всего с любопытством. Сюжетные гамбиты повествований о раскрытии/разоблачении играют с этим первоначальным познавательным аппетитом, расширяют, поддерживают и развивают его во многих направлениях. И именно в этом направлении обычно развиваются ужастики.
Но было бы ошибкой считать, что это любопытство зависит исключительно от сюжета, даже если сюжет некоторых видов фикшн - в частности, тех, что связаны с разоблачением, - доводит его до высшей точки. Ведь объекты искусства - ужасы - сами по себе тоже вызывают любопытство. Именно поэтому они могут поддерживать такие сюжеты о раскрытии, о которых говорилось выше. Следовательно, даже если верно, что ужасающее любопытство лучше всего эксплатируется в сюжетах раскрытия, и что в наиболее частых и убедительных случаях оно мобилизует такие сюжеты, верно и то, что оно может поощряться и вознаграждаться без нарративной контекстуализации сюжета раскрытия/разоблачения. Таким образом, может оказаться, что хотя ужас чаще всего, и, возможно, наиболее мощно и в первую очередь, развивается в нарративных контекстах раскрытия, он может возникать и в ненарративных и нераскрывающих контекстах по той же причине, а именно, благодаря способности объектов искусства-хоррора вызывать любопытство.
Вспомним еще раз, что объекты арт-хоррора по определению нечисты. Это следует понимать в том смысле, что они аномальны. Очевидно, что именно аномальная природа этих существ делает их тревожными, вызывающими страх и отвращение. Они нарушают наши способы классификации вещей, а такие фрустрации картины мира не могут не вызывать беспокойства.
Однако аномалии также интересны. Сам факт того, что они являются аномалиями, завораживает нас. Их отклонение от парадигм нашей классификационной схемы сразу же привлекает наше внимание. Оно околдовывает нас. Оно приковывает и удерживает наше внимание. Это притягательная сила; она привлекает любопытство, то есть делает нас любопытными; она приглашает к любознательности в отношении ее удивительных свойств. На необычное хочется смотреть, даже если оно одновременно отталкивает.
Монстры, аномальные существа, о которых идет речь в этой книге, отталкивают, потому что нарушают устоявшиеся категории. Но по той же причине они привлекают наше внимание. Они привлекательны в том смысле, что вызывают интерес, и для многих являются причиной неодолимого внимания, опять же потому, что нарушают постоянные категории. Это диковинки. Они могут приковывать внимание и возбуждать по той же самой причине, по которой они вызывают беспокойство, страх и отвращение.
Если эти, безусловно, простецкие замечания окажутся убедительными, напрашиваются три интересных вывода. Во-первых, привлекательность не-нарративного и не-раскрывающего типа повествования в ужасах объяснима, как и раскрывающего типа повествования, в основном любопытством, свойством ужасных существ, которое вытекает из их аномального статуса как нарушения устоявшихся культурных схем. Во-вторых, ужасные существа способны так хорошо поддерживать интерес к раскрывающим сюжетам в значительной степени только потому, что, будучи аномальными, они могут быть неотразимо интересными. И, наконец, что особенно касается парадокса ужаса, монстры, объекты арт-хоррора, сами по себе являются источниками амбивалентной реакции, поскольку, будучи нарушением устоявшихся культурных категорий, они вызывают тревогу и отвращение, но в то же время являются объектами очарования - опять же, только потому, что они преступают устоявшиеся категории мышления. То есть амбивалентность, которая определяет парадокс ужаса, можно обнаружить уже в самих объектах искусства - ужасах, которые вызывают отвращение и восхищение, отталкивают и привлекают своей аномальной природой.
Я определил нечистоту как существенную черту арт-хоррора; в частности, объекты арт-хоррора - это, отчасти,
