Ознакомительная версия.
Это же касается и денежных средств или имущества, являющихся предметом преступления, предусмотренного ст. 1992 УК РФ. Представим ситуацию: совершив первоначальное преступление (скажем, хищение в особо крупном размере – свыше 1 млн руб.), виновные сразу зачисляют эти деньги на счет какой-либо фирмы, имеющей большие долги перед бюджетом. Когда же в порядке, установленном законодательством о налогах и сборах, с этих денег должно быть произведено взыскание недоимки по налогам и (или) сборам, виновные совершают их сокрытие. Таким образом, похищенные денежные средства становятся уже предметом преступления, предусмотренного ст. 1992 УК РФ, что сразу исключает их из предмета легализации. Учитывая, что подобных фирм-должников более чем достаточно (или «одноразовую» фирму можно создать специально), описанная схема вполне может иметь место. Тем более, что, по информации начальника аналитического отдела КФМ Э. А. Иванова, «по стране наблюдается большое количество псевдохозяйствующих субъектов: 50 % зарегистрированных юридических лиц не сдавали отчетность, либо сдавали нулевую; по Москве эта цифра составляет 70 %»[213].
В связи с этим, представляется справедливой точка зрения Н. А. Лопашенко, которая еще до вступления в силу Закона о противодействии легализации предлагала указать в тексте ст. 174 УК РФ на «преступный» путь приобретения денег или имущества (что и было впоследствии сделано с 1 февраля 2002 г. – О. Я.), а в примечании к данной статье отметить, что преступный путь приобретения означает получение виновным денежных средств или имущества в результате любого тяжкого и особо тяжкого преступления[214]. Как известно, уголовный закон разграничивает все преступления по степени тяжести (ст. 15 УК РФ). Поэтому, нужен единый подход и к определению «преступного» способа приобретения предметов легализации. На наш взгляд, это необходимо делать с учетом степени тяжести того преступления, в результате которого предметы легализации были приобретены. Если денежные средства или иное имущество были приобретены в результате преступления, отнесенного законодателем к категории тяжких или особо тяжких (что подразумевает его повышенную общественную опасность), то не меньшая общественная опасность заключается и в их легализации. Если законодатель посчитал возможным сделать исключение для «финансовых» преступлений, большинство из которых относятся к категории небольшой и средней тяжести (кроме ч. 2 ст. 199 и ч. 2 ст. 1991 УК РФ), то мы полагаем возможным распространить это исключение на все преступления небольшой и средней тяжести. Тем самым законодатель мог бы проявить единообразный, а не избирательный подход к решению данного вопроса, что соответствовало бы принципу справедливости. Легализация денежных средств или иного имущества, приобретенных в результате совершения тяжкого либо особо тяжкого преступления, в случае принятия данного предложения будет образовывать состав преступления в любом случае.
Г. А. Тосунян и А. Ю. Викулин предлагают под денежными средствами или иным имуществом, приобретенными заведомо незаконным путем, понимать «денежные средства или иное имущество, полученные в результате: 1) совершенных из корыстных побуждений или по найму преступлений средней тяжести, максимальное наказание за совершение которых равняется или превышает четыре года лишения свободы; 2) тяжких преступлений, совершенных из корыстных побуждений или по найму; 3) особо тяжких преступлений, совершенных из корыстных побуждений или по найму»[215]. Данное определение представляется излишне многословным и нарушающим «принцип лексической экономии законодательного материала»[216], что может затруднить его восприятие, «несмотря на кажущуюся информативную полноту»[217].
Единообразный подход к определению «преступного» пути приобретения предметов легализации необходим еще и потому, что «новая концепция уголовной политики предполагает равную юридическую защищенность всех граждан, безотносительно к их социальному положению, национальной принадлежности, роду занятий, идейным убеждениям, другим социально-демографическим и индивидуальным особенностям. Гуманизм кончается там, где начинается селекция людей и целых социальных групп с точки зрения того, заслуживают ли они к себе гуманного отношения»[218] (курсив наш. – О. Я.). Поэтому избирательный гуманизм, продемонстрированный законодателем в ст. 174, 1741 УК РФ, представляется необоснованным.
Отчасти он может объясняться «виктимо-анонимностью» (отсутствием персонификации жертв экономических преступлений[219], к каковым относятся и преступления, предусмотренные статьями 193, 194, 198, 199, 1991 и 1992 УК РФ). Их отличает отсутствие прямого контакта с жертвой, они совершаются опосредованно – через систему банковских расчетов, платежей, при посредстве электронно-информационных сетей, через подчиненных, сотрудников фирмы, которые часто не посвящены в преступные замыслы[220].
Между тем виктимо-анонимность экономических преступлений вовсе не означает, что вред от них не причиняется никому. Напротив, вред от них причиняется всем. Поэтому и общественная опасность «финансовых» преступлений ничуть не меньше той, какой обладают другие преступления корыстной направленности, например против собственности, о чем говорилось выше. Деньги, сокрытые от налогообложения, являются такими же «грязными», как и деньги, полученные в результате иных, не включенных в данный перечень, преступлений. Вор, похитивший чужое имущество, причиняет вред одному человеку (собственнику имущества) или нескольким (его семье). Руководители организаций, предприниматели и налоговые агенты, совершающие вышеуказанные преступления, недодают положенное в госбюджет, т. е. причиняют вред неограниченному кругу лиц, всему обществу. К тому же масштабы вредоносности воров-одиночек и лиц, совершающих преступления «против казны», несопоставимы. В связи с этим, представляется справедливым предложение А. И. Долговой «создавать надежную защиту процесса правотворчества от лоббирования криминального интереса»[221].
Необходимость разработки соответствующих механизмов отмечают не только юристы, но и психологи[222].
Непримиримое отношение к деньгам, сокрытым от налогов, наблюдается в зарубежном праве. Например, немецкий ученый К. Коттке под «грязными» деньгами понимает именно деньги, сокрытые от налогов. Он пишет: «“грязные” деньги в налоговом смысле – это не только получение имущественной выгоды вследствие сокрытия от налогообложения доходов, полученных противоправным путем. Логические рассуждения и анализ соответствующих случаев подводят нас к тому, чтобы под “грязными” деньгами понимать скорее сумму, которая должна была бы быть положена в основу правильного налогообложения, т. е. сумму, подлежащую налогообложению или хотя бы ее часть. “Грязные” деньги – это деньги, с помощью которых умышленно занижаются налоги»[223]. К сожалению, российскому законодателю еще далеко до подобного понимания «грязных» денег, однако следует упомянуть о нем, хотя бы в рамках настоящего исследования.
На наш взгляд, отношение нашего общества к налоговым преступлениям слишком либеральное. Как отметил П. С. Яни, «мнение об осторожном, если так можно выразиться, ограниченном применении уголовного закона к лицам, совершившим экономические либо служебные преступления, высказываются видными учеными, причем, как ни странно, криминалистами»[224].
Излишний либерализм к налоговым преступлениям демонстрируют и судебные органы. По данным налоговой полиции, средний срок наказаний, назначаемых судами по ч. 2 ст. 198 УК РФ, составляет 1 год 8 месяцев условно (при верхней границе санкции – до 5 лет лишения свободы), а по ч. 2 ст. 199 УК РФ – чуть более 2 лет условно (при санкции – до 7 лет лишения свободы). «Всего за этот год (2002. – О. Я.) мы передали в суды более 8000 дел. Обвинительные приговоры вынесены по 3000 из них. А к лишению свободы приговорены не более трех десятков человек»[225]. Представляется, это наглядный пример, когда «во главу угла ставятся интересы политической целесообразности, а не законности»[226]. В то же время сами политики признают, что, например, «налоговые амнистии по платежам в бюджет различными предприятиями показали их расслабляющее воздействие на экономику»[227]. В связи с этим непонятно, почему до сих пор не устранен такой «расслабляющий фактор», как легальная возможность дальнейшего использования денежных средств, полученных в результате совершения преступлений, предусмотренных статьями 193, 194, 198, 199, 1991 и 1992 УК РФ? Ответом могло бы послужить высказывание одного правительственного чиновника, который весь процесс современного законотворчества сумел описать всего в нескольких словах: «Люди садятся, скидываются, нанимают юристов, пишут закон и начинают его лоббировать в правительстве или Госдуме. Ничего нового человечество не изобрело»[228]. Видимо, чиновник знал, что говорит. Например, при Ассоциации российских банков (АРБ) создан Национальный фонд развития банковской системы. Фонд будет заниматься «финансированием законотворческих проектов», в которых нуждаются банкиры. Последним же предлагается делать для этого целевые инвестиции, размер которых будет зависеть от масштаба нужного банкирам проекта. Примечательно, что в Госдуме к инициативе АРБ «отнеслись позитивно». «Это просто вывод из тени того, что уже происходит, – считает глава банковского комитета Госдумы В. Зубов»[229]. Полагаем, по меньшей мере, странная позиция. Если «позитивность» заключается лишь в том, что какие-то негативные процессы (в частности, лоббизм, протекционизм) «выводятся из тени», то почему тогда не легализовать и другие теневые процессы, например прямой (а не только опосредованный) подкуп высших чиновников, ведь это тоже было бы «выводом из тени» того, что уже давно происходит. Если законотворческая деятельность уже официально финансируется «целевыми взносами», то остается создать такие же фонды и при других ветвях власти – исполнительной и судебной. Вопрос только, кто будет финансировать судебные фонды: те, кто должен стоять на страже закона, или те, кто собирается его нарушить?
Ознакомительная версия.
