Ознакомительная версия.
142
См.: Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М., 1914. Т. 1. С. 191–192.
На Руси, по-видимому, первоначальным юридическим проводником идеи частного землевладения было рабовладение: сельский холоп давал земледельцу возможность не только эксплуатировать землю, но и признавать ее своею. Эта земля моя, потому что мои люди, ее обрабатывающие, мною к ней привязанные, – таков был диалектический процесс усвоения мысли о частной земельной собственности первыми русскими землевладельцами. Подобная юридическая диалектика была естественна в то время, когда господствующим способом приобретения земельной собственности на Руси служило занятие никому не принадлежащих пустынных пространств. Кроме того, обилие свободной земли, использование подсечно-огневого способа земледелия и его коллективный характер не способствовали развитию частнособственнических интересов у самого крестьянства (см.: Ключевский В. О. Соч. Т. 8. С. 234).
См.: Юрганов А. Л. У истоков деспотизма. С. 36.
Несмотря на особенности взаимоотношений сюзерена и вассала в каждой европейской стране, которые определялись конкретными историческими обстоятельствами, общим и неизменным для Европы оставалось выполнение старого дружинного правила: князь или король – лишь первый среди равных.
Английский теоретик конституционного права XVI в. Томас Смит выразил это следующим образом: «Суверенитет есть результат слияния короля и народа, происходящего, когда заседает парламент» (цит по: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 96).
Там же. С. 73.
Первая хартия вольностей была дана английским феодалам королем Генрихом I (1100–1134). Она гарантировала соблюдение их прав и привилегий со стороны короля, который обещал искоренить «злые обычаи», т. е. злоупотребления короны, и восстановить права саксов и законы Эдуарда Исповедника. Кроме того, король, намереваясь ограничить политическое влияние феодалов, восстановил собрания свободных жителей в графствах и окончательно разделил церковную и светскую юрисдикцию.
В Англии в начале XIII в., раньше, чем в любом другом европейском государстве, на основе отношений вассалитета и в развитие первоначально принятой еще Генрихом I была утверждена знаменитая Великая хартия вольностей, одна из статей которой гласила: «Ни один свободный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона… и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его и по закону страны». И, несмотря на то, что бароны в борьбе за выполнение обязательств хартии потерпели поражение, Генрих III (1216–1272) в петиции «бешеного» парламента 1258 г. подтвердил все то, что от него требовали бароны. Наконец, при короле Эдуарде I (1272–1307) был провозглашен принцип: «Что касается всех, должно быть всеми одобрено».
Бояре, которые также заключали договоры (ряды) с князьями, но не были обязаны служить конкретному князю, первоначально имели право уходить от него без какого-либо предупреждения; наконец, упомянутый договор не был, как у западных вассалов, пожизненным, взаимным по возложенным обязательствам. Кроме того, суд, куда боярин мог бы обратиться за защитой нарушенного князем права, отсутствовал. В результате правовые отношения между властью и отдельными представителями общества не привели, как это было на Западе, к договору, основанному на взаимных правах и обязанностях, и не стали развиваться. Напротив, власть приобретала только права над людьми, а общество – лишь обязанности перед властью.
Окончательный раскол между Литвой и Русью произошел в 1596 г., когда католической церкви руками иезуитов удалось склонить часть православной иерархии на территории Литвы к унии, после чего она, оставаясь внешне, обрядово, православной, стала подчиняться папе. Впрочем, унию не поддержало большинство православного населения, что, в свою очередь, ослабило как Литву, раздираемую религиозными противоречиями, так и Польшу.
См.: Соловьев С. М. Соч. Т. 3. С. 292.
Напр., Иван III требует от ярославских бояр и их детей, чтобы им со своими вотчинами и куплями «от сына моего Василия не отъехати никому, никуда» (см.: Тихомиров Н. М. Древняя Москва. М., 1999. С. 370).
Курбский пишет о том, что процедура клятвы (целования креста) часто происходит поневоле, так как постепенно был сформирован обычай: тот, «кто не присягнет – то умрет страшной смертью» (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. С. 170).
См.: Соловьев С. М. Соч. Т. 3. С. 293.
Там же. С. 302–303.
Тем самым упразднялся институт частной собственности на землю, владение которой находилось в прямой зависимости от результатов службы и благосклонного отношения царя. Это обстоятельство также отличает Россию от Европы, где совокупная частная собственность, находящаяся в руках общества, не только давала возможность политической конкуренции с монархом, но и развивала ту часть экономической системы, которая не была вплетена в государство и стала экономической базой для гражданского общества.
«Судебник» 1550 г. с большой осторожностью касается вопроса о праве собственности на землю. Законодатель, встав в оппозицию к передовым течениям того времени, по существу, препятствовал свободе обмена и экономическому развитию. Только в 1785 г., при Екатерине II, русским землевладельцам удалось получить более или менее определенные права на свои поместья.
Нечто подобное можно было наблюдать в Турции, однако существуют еще более древние примеры. К. А. Неволин, напр., усматривал прямое заимствование опыта Византии, где поместье считалось временным, условным владением, доходы от которого служили жалованием его обладателю за службу. Совершенно естественно, что, когда чиновник покидал государственную службу, он лишался и своего участка. Наконец, Р. Ю. Виппер нашел в византийских сводах эпохи исаврийских и македонских императоров уставы устроения стратиотов, т. е. воинов-землевладельцев, несших службу пограничной стражи гарнизонами в покоренных областях. Может быть, этот исторический пример указывает на истоки русского казачества? См.: Виппер Р. Ю. Иван Грозный. С. 131).
Там же. С. 137.
См.: Чичерин Б. Н. О народном представительстве. М., 1866. С. 361.
Такой порядок закрытия границ не был чем-то необычным, он существовал и в других государствах того времени. Например, подобные ограничения были в Польше, о чем, собственно, писалось ранее. В 1481 г. во Франции был арестован и посажен в самую тесную камеру тюрьмы граф дю-Перш. Причина ареста заключалась в том, что он хотел покинуть пределы Франции (см.: Валишевский К. Иван Грозный. М., 1993. С. 243).
См.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 172.
Дьяк Далматов объявил, что не имеет средств для поездки послом к императору Максимилиану, за что был схвачен и навеки заточен в монастырь, имение же его было отобрано в казну. Вообще, служебные жалобы не одобрялись, жалобщиков ждал кнут, лишение языка или другое наказание (см.: Соловьев С. М. Соч. История России с древнейших времен. Т. 3. С. 293).
Цит. по: Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 396.
«Судебник» 1497 г. распространял дату перехода крестьян (одна неделя до и одна после осеннего Юрьева дня, когда все сельскохозяйственные работы были закончены) на все земли Московского государства.
См.: Хлебников Н. О влиянии общества на организацию государства в царский период русской истории. СПб., 1869. С. 273.
Исключения были возможны только благодаря усердной воинской службе или постригу.
Еще более точно, но уже в начале XIX в., когда эта управленческая пирамида, казалось бы, уже должна была приобрести более цивилизованный вид, выразил зависимое состояние русского общества М. М. Сперанский, который писал, что в России есть только два человеческих состояния – «рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению ко вторым…» (см.: Сперанский М. М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. С. 43).
См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М., 1995. С. 84.
Ознакомительная версия.
