class="cite">
в России уничтожают еду, чтобы кормить бессмертный полк.
Подобно тому как дым жертвенников достигал ноздрей небожителей, частицы еды, перемешиваемые с землей под гусеницами бульдозеров, питают мертвые души ветеранов войны. Автотрофия в РФ никогда не бывает тупой нарциссической практикой – самоедение здесь космично. Затягивая потуже пояса, мы уступаем частицы своего животного жира нашим мертвецам. Контрабандная еда становится их военным трофеем. Потому что отныне, возвращаясь, они будут вечно воспроизводить войну, лепеча слова Заратустры: можем повторить, можем повторить. И мы держим великий пост ради великой победы мертвых [206].
Заметное отличие этого перформанса, в основных своих художественных элементах напоминающего предыдущие, – частичное или полное исчезновение из центра событий переживающего их рассказчика и одновременно участника. Если у {родины} периода Саммер-бара и Манифесты формула «личное – это политическое» понималась буквально, то есть политическое переживалось от первого лица, то здесь, как и в нескольких последующих перформансах, перспектива художников смещается к внешней наблюдающей или критикующий инстанции. Похожим образом в ответ на предложенный церковью и правительством ряд мер регулирования рождаемости – запрет абортов, противозачаточных и бэби-боксов – появился другой проект, видео «Право на аборт», снятое от лица марсиан, которые заставляют всех земных мужчин вынашивать личинки воинов [207].
Рефлексия патриотизма тем временем становилась все более мрачной и все больше увязывалась со смертью. Осенью 2016-го, накануне Дня народного единства, состоялась фотосессия «Увы-парад (война-безработица-ноябрь)» [208], обеспечившая группе широкую известность: несколько человек с невеселыми лицами и лозунгами были сфотографированы на фоне депрессивных петербургских пейзажей. В январе 2017-го прошли несколько эпизодов акции «Принятия» [209], отсылающей к известной психологической практике принятия смерти: новобранцы становились участниками группы {родина} на Марсовом поле и должны были выслушать невнятную речь принимавшего, чей рот был наполнен землей, затем съесть несколько ложек земли и уснуть, после того как их лица были присыпаны землей.
В последних акциях {родина} сместилась к медиаформату, отойдя от прежней театральной формы, за исключением «Масленицы» [210], колонны «Партии мертвых» [211], художественно переосмыслявшей «Бессмертный полк» [212] на первомайском шествии, и «Безвыигрышного казино» [213], показанного на ярмарке современного искусства. Новые акции по-прежнему в значительной степени определяются актуальными политическими контекстами и событиями: передача знаковых петербургских зданий в дар РПЦ [214] в ответ на передачу Исаакиевского собора; крестный ход против мужской мастурбации в день крестного хода движения «За жизнь» с требованием полного запрета абортов [215]; захват «Авроры» воинственными клоунами [216] накануне военных учений, против показа фильма «Оно». Однако теперь в акциях группы трудно обнаружить эмпатию в отношении Родины, чей образ стал скорее отталкивающим. Хороший пример здесь – плакат «Просто очень большая пытошная» с контурным изображением России [217], появившийся на митинге против пыток, который прошел в мае 2018 года в связи с так называемым делом «Сети».
Вместе с тем в последние пару лет {родина} стала более заметна в общественных и протестных пространствах – и дружественных, и создаваемых самими художниками. Отчасти это произошло благодаря медийности их последних экспериментов, в ходе которых производятся множественные долгоживущие образы, объединенные рефлексиями на темы любви, привязанности, политики, страны, государства и власти. Среди таких экспериментов и образов – предвыборные ролики кандидата в президенты [218] от самой большой партии – Партии мертвых; Мама-медведица [219], шатающая скрепы антропоцентризма со словами «человеком быть стыдно»; путешествия сшитого из шинели Кремля [220], поедаемого молью [221]; видео «Нежный ОМОН» [222], созданное накануне протестов 12 июня 2017 года против коррупции, закончившихся массовыми задержаниями.
Параллельно проведению акций художники курировали и поддерживали проекты, создающие пространство для интерпретации личного как политического, – речь, в частности, о передвижной выставке «Не-мир» [223], об антивоенных «Днях движения к миру» [224]. В этом же ряду – конференция «Беспокойники» [225], выставка «Как бы чего не вышло» [226], посвященная цензуре и самоцензуре, выставка «Экофеминизм» [227] и фестиваль экологического искусства «Расти и гний» [228]. Здесь центральные сюжеты перформансов находят свое продолжение и развитие, выходя за пределы арт-событий, чтобы стать событиями общественными. Антивоенная выставка «Не-мир» известна благодаря медиаисториям, связанным с ее запретом, судебными процессами и штрафами, к которым были приговорены участники. Идея выставки «Как бы чего не вышло» и ее феминистской версии появилась после того, как организаторы выставки «Народовластие» отклонили видеоролик «Мамы-медведицы» [229]. Плакат «Девять стадий разложения вождя» из акции 2015 года «Весна» стал предметом судебных разбирательств о политике и искусстве после первомайского шествия 2018 года [230]. В октябре 2018-го группа {родина} отметила свою смерть первой и последней выставкой «родина бедна, материальна и полна антиэнергии» [231], окончательно превратив один проект в несколько и оставив открытой возможность посмертных акций.
Деконструкция национализма и художественная критика {родины}
Сюжеты и контексты перформансов {родины}, связанные с критической рефлексией патриотизма, соотносятся с феминистскими теориями гендерных и сексуальных неравенств, а также с постколониальными и деколониальными теориями, меняющими понимание национализма. К такому выводу приводит анализ, с одной стороны, самих перформансов и интервью с художниками, а с другой —биографий последних. Высокая интеллектуальная нагрузка художественного активизма связана в том числе с интеллектуальными профессиями авторов. Кроме того, сами участники группы часто сравнивают свою деятельность с «научной работой» или «исследованием».
Феминистская линия {родины} развивается от еле заметной линии в первых акциях к разнообразию форм и смыслов последних лет. Элементы экологизма проявляются в переосмыслении дилемм «культурного и природного», «человеческого и животного». Теория власти, заявленная в самом начале существования группы, двигалась от психологического самоанализа к анализу формирования неравенства. В рамках этих теорий «нация» менее важна, нежели пространства, в которых производятся неравенства, дискриминации и угнетения, формируются, с одной стороны группы, а с другой – дискурсы, конструирующие и эссенциализирующие как сами эти группы, так и неравенство между ними. Для нашего анализа имеет особое значение то, что теории, о которых идет речь, ставят под вопрос естественное существование групп [232]. Например, Юваль-Дэвис предлагает вместо выделения групп отслеживать подвижную и изменчивую привязанность (belonging) [233]. А национализм, наоборот, навязывает идентичности и расиализирует (racializes) или этнизирует социальные группы [234]. Так, например, национализм создает группу «женщины», которая вовлекается далее в национальные процессы, воспроизводя этнические или национальные деления биологически и идеологически [235].
Основная линия постколониальной и деколониальной критики национализма – критика современности как навязчивого нарратива, принуждающего копировать или производить версии модерна [236]. Модерн здесь осмысляется как последовательное производство и воспроизводство маркеров, разделяющих группы, а также
