в точности как портреты каждого из них господствовали в библиотеке Жабо-Холла.
– Мне кажется, что, когда в памяти всплывает ранний период жизни, вспоминается не столько моя собственная злость, сколько гнев родителей. Мне всегда говорили, что надо делать. Отец постоянно выходил из себя, когда я вел себя как-то не так.
– Таким образом, – сказала на это Цапля, – перед лицом суровых, вечно недовольных им родителей ребенок вынужденно учится как-то с ними справляться и адаптировать свое естественное поведение, чтобы лучшим образом совладать со сложившейся ситуацией. Что, по-вашему, он, скорее всего, станет делать?
– Вы хотите сказать, что здесь мы опять возвращаемся к состоянию адаптировавшегося ребенка? – спросил Жаб.
– Совершенно верно. – ответила Цапля. – Запомните, что в состоянии естественного ребенка каждому из нас присущи базовые эмоции, которые можно сравнить с первичными цветами на палитре художника. Но потом жизнь заставляет нас подгонять естественное поведение к специфичным в каждом отдельном случае обстоятельствам, смягчая краски и добавляя к ним разные тона, чтобы мы могли выжить и сохранить личностную целостность. В числе множества других факторов это подразумевает приобретение навыков, позволяющих справляться с гневом, причем как нашим собственным, так и родительским.
Она на несколько мгновений умолкла, потом спросила:
– И что вы, Жаб, об этом думаете?
– Представить такое довольно трудно, – задумчиво ответил Жаб, – я все думаю о вашем предложении представить эмоции в виде цветов и пытаюсь изобразить картину борьбы ребенка, у которого только-только развиваются эмоции и чувства, с его родителями. Они неизмеримо сильнее его, у них давным-давно устоялись представления о том, что плохо, а что хорошо. Как маленькому существу вообще выжить в подобном сражении?
– Вы считаете, что взросление в обязательном порядке должно превращаться в борьбу? – спросила Цапля.
– Полагаю, что в моем случае именно так и было, – ответил Жаб. – Когда я в детстве должен был справляться с родителями, постоянно устраивавшими выволочки, на меня, по-видимому, оказывалось огромное давление.
Он смолк В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов в углу комнаты. По прошествии некоторого времени Жаб тихо спросил:
– Мне даже самому интересно, как я научился все это преодолевать.
– Чтобы разобраться в этом, – ответила Цапля, – нам придется задействовать ум и логику. Позвольте спросить, как, по-вашему, будет реагировать запуганная жертва перед лицом индивидуума невообразимо сильнее его в ситуации, когда нет возможности бежать?
– Если это существо действительно беспомощное и беззащитное, ему надо научиться каким-то образом ладить с деспотом. Иначе жизнь станет просто невыносимой.
– В самую точку, – сказала Цапля, – таким образом, в детстве вам точно пришлось учиться соответствовать строгим требованиям и желаниям родителей, так?
Чуточку подумав, Жаб согласился, что именно так оно и было.
– И что конкретно вам приходилось делать? – спросила Цапля.
Жаб опять погрузился в раздумье. Вспоминая те далекие времена, он испытывал печаль и тоску. И хотя все это происходило с ним давным-давно, воспоминания о тех событиях отличались невероятной живостью, будто относились не к прошлому, а к настоящему. В то же время какая-то другая часть его «я» была начеку, будто ей бросили вызов, и сохраняла способность рассуждать о случившемся объективно, не поддаваясь его влиянию.
– Мне кажется, – медленно произнес он, – когда тебе приходится вынужденно с кем-то ладить, ты избегаешь с ним конфликтов, постоянно соглашаешься и никогда не споришь.
– Отлично, – сказала Цапля, – давайте это запишем, ведь, на мой взгляд, вы только что осознали нечто очень важное.
Она подошла к флипчарту, изобразила вверху словосочетание «Покладистое поведение», а внизу приписала «Соглашательство».
Потом спросила:
– Что-нибудь еще?
Жаб ненадолго задумался.
– Мне кажется, что, желая соответствовать желаниям родителям, я в числе прочего постоянно хотел им понравиться. Не знаю, удавалось мне это или нет, но я точно помню, что стремился к их одобрению, чтобы они мной гордились.
Он опять глубоко погрузился в свои мысли.
– Вероятно, именно по этой причине у меня и развилась склонность хвастаться и выставлять себя напоказ. Мне казалось, мои поступки никогда не вызывали у них восторга и не производили особого впечатления, поэтому я, пытаясь привлечь их внимание, стал совершать экстравагантные глупости. Скажите, Цапля, все было действительно так?
Внимательно всмотревшись в Жаба, та поняла, что голос и внешность пациента в этот момент всецело дополняли его слова. Он выглядел и говорил как чрезвычайно опечаленный ребенок, наверняка испытывая в душе соответствующие чувства. На Цаплю его тоска произвела самое глубокое впечатление. Тихо сидя в кресле, она попыталась проникнуться воспоминаниями Жаба и разделить его печаль – в той мере, в какой один человек вообще может испытывать чувства другого. Это называется сопереживанием. Жаб чувствовал эти понимание и поддержку, пусть даже и не высказанные, которые укрепляли его дух до самых потаенных закоулков души.
– Насколько я понимаю, – произнесла после некоторого молчания Цапля, – вы, Жаб, вероятно, правы.
И снова умолкла, вместе с пациентом погрузившись в океан его одиночества.
Потом некоторое время не произносила ни звука, а когда посчитала, что пришло время нарушить молчание, сказала:
– Ладно, нам надо выдерживать темп. Вы сказали, что всегда хотели понравиться родителям. Должна ли я включить этот момент в графу «Покладистое поведение»?
– Ну конечно же! – ответил Жаб, на этот раз уже громче. – Туда же добавьте еще одно слово – «Извинения». Я постоянно извинялся в детстве, извиняюсь сейчас и прекрасно это осознаю. Перед тем как что-либо сделать, всегда заблаговременно просил прощения, чтобы умаслить отца.
– Может, запишете это сами? – спросила Цапля.
Впервые за все время Жаб взял мелок, приписал к списку слово «Извинения», повернулся к Цапле и сказал:
– Знаете, я начинаю потихоньку понимать, что этот перечень описывает не только мое прошлое, но и настоящее. Приобретенные в детстве познания самым поразительным образом сближаются с моим нынешним поведением. Даже не знаю, удивляться этому или нет.
– На мой взгляд, – ответила Цапля, – удивительно другое: осознать, как много моделей поведения, приобретенных в детстве, мы берем с собой во взрослую жизнь. Но стоит об этом хорошенько подумать, как все становится очевидным. Самые сильные чувства, которые мы испытываем в детстве, регулярно сопровождают нас и потом. Видимо, именно это имел в виду поэт, написав, что «дитя – отец мужчины». А теперь, если вы не против, я хотела бы включить в наш список еще один пункт.
– Какой именно? – спросил Жаб.
– «Зависимость», – ответила Цапля.
– Вы в этом уверены? – после недолгого молчания спросил Жаб. – Я в том смысле, что разве не все дети зависимы от своих родителей? Разве подобный механизм поведения не является естественным, когда ты маленький и беспомощный?
– Да, это действительно так, – ответила Цапля. – Но в подавляющем большинстве случаев сама суть взросления
