их. Разве не точно так же
«я» побуждает
«оно» действовать против
сверх-«я» и, нейтрализовав эти противоположные иррациональные силы, берет их под свой рациональный контроль?
Мы могли бы избежать множества ошибок в понимании того, как работает наше сознание, если бы современный человек не забывал, что эти абстрактные понятия не более чем удобные рычаги управления идеями, которые без подобного «овнешнения» было бы слишком трудно осознать. В реальности, конечно же, они неотделимы друг от друга, как неотделимо сознание от тела.
Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. Г. Петникова. Цит. по изд.: Гримм Я., Гримм В. Сказки. М., 1949. С. 291. Страницы указаны в скобках. Прим. пер.
То есть детей любого пола, рожденных одним отцом и одной матерью. Прим. пер.
Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. Г. Петникова. Цит. по изд.: Гримм Я., Гримм В. Сказки. М., 1949. В скобках указаны номера страниц. Прим. пер.
Ту же последовательность событий можно рассмотреть как символическое выражение следующей ситуации: по мере того как опасность поддаться импульсам «оно» уменьшается (обратим внимание на переход от звериной жестокости, воплощениями которой служат тигр и волк, к кротости, символом которой становится козлик), предостерегающие голоса «я» и сверх-«я» до некоторой степени утрачивают способность контролировать «оно». Но поскольку в сказке братец говорит сестрице о намерении выпить из третьего источника: «Вот уж тогда я напьюсь, что бы ты мне ни говорила: мне очень хочется пить», представляется, что интерпретация, предложенная в тексте, более точно передает смысл сказки.
Сопоставление «Братца и сестрицы» с «Рыбаком и джинном» свидетельствует о том, что ребенку необходимо прослушать и усвоить множество сказок, чтобы ему сделалось доступно все богатство подобной литературы. Поддавшись натиску «оно», джинн решает уничтожить спасителя и в итоге возвращается в бутылку, где его ожидает вечное заключение. Напротив, «Братец и сестрица» показывает, как полезно уметь контролировать натиск со стороны «оно». И пусть эта способность едва развита (а в случае ребенка иначе и быть не может), но даже ограниченный контроль над «оно» обеспечивает, если можно так выразиться, очеловечивание, причем в значительной мере. Об этом свидетельствует смягчение жестокости животных (тигр — волк — козлик).
Когда в волшебной сказке упоминается охота, не следует считать, что речь идет об убийстве животных ради развлечения. Охота скорее символизирует гармоничную жизнь на лоне природы, то есть существование в соответствии с примитивными наклонностями, присущими человеку. Во многих сказках у охотников доброе сердце, они с готовностью приходят на помощь, как, например, в «Красной Шапочке». Тем не менее тот факт, что король отправляется на охоту, подразумевает, что он поддается своим примитивным наклонностям.
Анализируя сказку «Синдбад-мореход и Синдбад-носильщик», мы используем перевод, выполненный Бертоном.
Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. М. Салье. Цит. по изд.: Тысяча и одна ночь. Собрание сказок в 8 т. Т. 5. М., 2007. В скобках указаны номера страниц. Прим. пер.
В переводе М. Салье — «скверная моя душа» (348), «захотелось моей душе попутешествовать и прогуляться, и стосковалась она по торговле, наживе и прибыли — душа ведь приказывает злое» (333). Прим. пер.
Собрание сказок, ставшее известным под названием «Тысяча и одна ночь» (Бертон озаглавил свой перевод «Арабские ночные увеселения»), имеет индо-персидское происхождение; первые упоминания о нем относятся к X в. н. э. Число 1001 не следует понимать буквально: слово «тысяча» по-арабски означает неисчислимое множество, так что «тысяча и одна» — это «бесконечно много». Позднейшие компиляторы и переводчики, однако, сочли, что историй должно быть именно 1001, и в результате, разделив на части имеющиеся тексты и добавив новые, составили сборник, насчитывающий именно такое количество сказок. Об истории сборника «Тысяча и одна ночь» и в особенности о числе 1001 см. von der Leyen, Die Welt des Märchens, Bd 2 (Düsseldorf: Eugen Diederich, 1953).
О сказке, образующей «рамку» для тысячи и одной истории, см. Emmanuel Cosquin, “Le Prologue-Cadre des Mille et Une Nuits” // Études Folkloriques (Paris: Champion, 1922).
Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. М. Салье. Цит. по изд.: Тысяча и одна ночь. Собрание сказок в 8 т. Т. 1. М., 2007. В скобках указаны номера страниц. Прим. пер.
Об этой древнеегипетской сказке см. Emanuel de Rougé, “Notice sur un manuscrit égyptien,” Revue archéologique, vol. 8 (1852); W. F. Petrie, Egyptian Tales, vol. 2 (1895); Bolte and Polivka, Anmerkungen zu den Kinder — und Hausmärchen der Brüder Grimm, Bd 1–5, Lpz., 1913–32.
Различные интерпретации «Сказки о двух братьях» рассматриваются в Kurt Ranke, “Die zwei Brüder,” Folk Lore Fellow Communications, vol. 114 (1934).
Возможно, к этой части древней сказки восходит библейская история Иосифа и жены Потифара, действие которой происходит в Египте.
Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. Г. Петникова. Цит. по изд.: Гримм Я., Гримм В. Сказки. М., 1949. Страницы указаны в скобках. Прим. пер.
Именно к этому древнему образу взывает Данте в начале «Божественной комедии»: В середине путешествия по жизни я попал в мрачный лес, где сбился с пути [См. также поэтические переводы Данте.]. Также он встречает в лесу «чудесного помощника», Вергилия, который предлагает ему помощь и делается его провожатым в этом знаменитом странствии. Сначала Данте минует Ад, затем Чистилище и в завершение путешествия достигает небес.
В некоторых классификациях — период от 18 до 25 лет. Прим. пер.
Тождество, существующее между братьями, неоднократно подчеркивается, пусть и символическими средствами. К примеру, братья встречают зайца, лису, волка, медведя и наконец льва. За то, что братья щадят жизнь зверей, каждый дарит им двух своих детенышей. При расставании братья уводят с собой по одному из каждой пары животных, и те служат им верой и правдой. Животные действуют сообща и благодаря этому не раз и не два спасают хозяев от великих
