ему в лицо, как персонажи с этой картины, – через действие и принадлежность к чему-либо. «Действие есть последовательность отчаянных поступков, позволяющих обрести надежду», – писал художник Жорж Брак. Действуя, мы не только изменяем мир, мы изменяем также себя. Движение согревает нас на холоде, действие заставляет нас почувствовать себя живыми.
Единственная стоящая надежда – та, благодаря которой мы остаемся активными и ясно мыслящими, а не та, что вынуждает нас ждать. Она опирается на убежденность в том, что счастье продолжает жить где-то в другом месте и оно вернется. Просто оно перешло на другую сторону, но все-таки еще есть силы, позволяющие выстоять. Посмотрите на две фигуры с различимыми чертами лица: всадника и мужчину в странной шляпе без полей. Не улыбка ли мелькает на их лицах? Не думают ли они об ожидающем их вечером огне в очаге? О миске похлебки и о разговорах всю ночь напролет?
Они делают то, что должны делать, столкнувшись с несчастьем: действовать, оставаться вместе и наслаждаться тем, что осталось от рассыпавшегося счастья.
Ночь
Утраченное счастье
Темная ночь души
Мунк, «Аллея в снегу»
Огонь и одиночество боли
Малевич, «Красная фигура»
Звезды в ночи
Ван Гог, «Звездная ночь»
Не сдаваться!
Делакруа, «Битва Иакова с Ангелом»
Темная ночь души
Две женщины, лица которых неразличимы, идут по аллее. Их окружает заледеневшая, тревожная природа: темные громады деревьев, редкие хлопья снега, небо и земля уныло освещены зимним светом. Нереальная белизна дороги, покрытой снегом, отсвечивает серым. Две женщины, как безымянные призраки, продолжают свой путь и едва не уходят за границу картины.
Куда ведет эта мертвенно-бледная, уходящая вдаль меж темных рядов деревьев и приковывающая наш взгляд дорога? Что в самом конце? К чему идут эти женщины? Как и в большинстве произведений, написанных Мунком в этот период, многочисленные и жестокие вопросы порождают ощущение дискомфорта, исходящее от этого полотна. Перед нашими глазами вырисовывается тревожный образ живого, как будто действующего несчастья: деревья сгибаются под порывами ветра, россыпь снежных хлопьев кружится в ледяном небе. Это конвульсии страдания, а все сомнения – движение приближающегося несчастья.
В этой немой сцене все говорит о мрачных моментах, когда не знаешь, как жить дальше, когда все горизонты закрыты. Это та самая темная ночь души, о которой говорит Скотт Фитцджеральд в своей автобиографической новелле Трещина, написанной за четыре года до его смерти, где он рассказывает о депрессии, которая истязала его… В эту зиму души немыслимо никакое счастье. Темнеет, две женщины скоро исчезнут. Пройдет немного времени, и мы останемся одни на дороге.
Аллея в снегу Эдвард Мунк (1863–1944)
1906, холст, масло, 80 × 100 см, Музей Мунка в Осло
«Болезнь и безумие были черными ангелами, стоявшими у моей колыбели», – говорит Мунк. Он так и не оправился от смерти своей матери, скончавшейся от туберкулеза, когда ему едва исполнилось пять лет, а позднее потерял сестру, сраженную той же болезнью. Нужно ли видеть их в этих двух женских силуэтах, бредущих в небытие? Его жизнь и творчество с самого начала были отмечены знаком страдания, смерти и опустошения. Сам он познал тревогу, депрессию, алкоголизм. Несчастье…
«Вы понимаете? Жизнь – это чистое, очень ясное, очень мрачное, прозрачное, как кристалл, отчаяние… Есть только одна дорога, ведущая туда сквозь снег и лед отчаяния, нужно пойти по ней, невзирая на измену разума».
Томас Бернхард [25]
Урок Мунка
Продолжать идти сквозь стужу
Когда свет исчезает из нашей жизни… Когда это уже не неудача, а несчастье, которому мы должны бесстрашно посмотреть в лицо… Как не отступить, не застыть, не впасть в прострацию? Как бороться с искушением сдаться?
Существуют два вида страдания, два вида боли. Те, которые мы торопим, чтобы они быстрее закончились, которые кажутся нам лекарством, ожидаемым и обнадеживающим решением. И те, что заставляют нас сомневаться. Они так сильны, что навечно вселяют в нас тревогу: а если так будет продолжаться всегда?
Неудача предполагает выход, она оставляет надежду. Несчастье – нет. Возникает ощущение беды, любое счастье кажется невозможным, немыслимым. Это уже не переходный период, пусть даже неудачный, – это состояние, которому не видно конца.
Тот, кто торопит затянувшееся несчастье, боится, что оно останется навечно, и чувствует себя потерянным. Куда бы он ни бросил взгляд – везде темнота, пустота, страх. Будет ли у него возможность бороться?
«Под грязным пурпурным плащом На мне – злосчастная золотая одежда, Я – царица этого мира. Я – боль без надежды».
Жак Одиберти [26]
Как у врат Ада… Чувство счастья на Земле убедило людей в существовании Рая. Но несчастье может убедить в том, что существует Ад. Когда чувствуешь себя бессильным остановить страдание, оно неумолимо расширяет свою власть…
Как вампир, питающийся нашими страхами, несчастье кормится нашим отчаянием. Невозможно помешать ему раздавить нас, можно только попытаться пережить его.
Что делать? За что зацепиться, чтобы не позволить холоду отчаяния отравить нашу душу, разрушить нас, сокрушив в нас желание жить?.. Нужно следовать примеру этих женщин с картины Мунка, идущих вперед в таком бледном свете… Никому не известно, куда они направляются и не собираются ли повернуть назад. Какая разница? Их движение – это все, что способно защитить их от леденящего душу, смертоносного холода. Когда приближается несчастье, не разумнее ли двигаться, а не останавливаться?
Главное, не переставать двигаться вперед, как заблудившийся в метель путник. Продолжать идти сквозь ночь, темную ночь души…
«Мы желаем знать правду, а находим в себе только сомнения. Мы ищем счастья и находим только несчастье и смерть».
Блез Паскаль [27]
Огонь и одиночество боли
Женский силуэт ярко-красного цвета парит на фоне необычного пейзажа. Он притягивает наше внимание, как если бы это было живое страдание, не оставляющее возможности убежать от него. На заднем плане то, что могло бы быть приятным ландшафтом, – поросшие травой поля, река, холмы, голубое небо с плывущими по нему облаками. Но оно полностью деформировано: пространство неба заполнено белыми полосами, крупные черные мазки сжимают и душат луговую траву, загораживая, перечеркивая холмы над рекой. Страдание так велико, что окружающий нас мир как будто преображается: это уже не тот мир, в котором мы жили прежде; он не такой, каким его воспринимают те, кто не страдает.
Красная фигура Казимир Малевич (1878–1935)
1928–1932 гг., холст, масло, 30 × 23 см, Русский музей, Санкт-Петербург
Над этой картиной Малевич работал в конце жизни, когда стал объектом притеснений и преследований со стороны сталинского режима. Постепенно его лишили возможности преподавать и какой бы то ни было официальной поддержки. В 1930 г. он будет
