проблему. Думаю, что, записав ее, нам будет легче все прояснить.
Она подошла к флипчарту, нашла чистый лист и написала:
«Присуще ли Жабу эго-состояние родителя?»
А затем сказала:
– Давайте приведем здесь некоторые параметры этой проблемы.
После чего опять взяла мелок и написала:
– И каков же будет следующий вопрос? – спросила она, повернувшись к пациенту.
– Это же очевидно! – ответил тот. – Почему этого состояния нет у меня?
– Мне кажется, логика диктует нам здесь немножко другое.
– Что именно? – сказал Жаб.
– Например, можно спросить: «Как все это действует?»
Жаб на миг задумался и наконец сказал:
– Ничего не понял. Я думал, вы согласились, что мне эго-состояние родителя не присуще. А раз так, то как оно в моем случае может вообще действовать?
– По сути, я даже не думала отрицать, что оно у вас есть, – возразила Цапля, – как по мне, есть – и даже очень. Вопрос лишь в том, как это работает. Вполне очевидно, что у вас эго-состояние родителя проявляет себя совсем не так, как в случае с Барсуком.
– Вы вконец меня запутали, – пожаловался Жаб, – я уже не понимаю, о чем, собственно, речь.
– На мой взгляд, замешательство представляет собой первую стадию процесса познания, – взялась объяснять Цапля. – Это чувство мы испытываем, когда отрицаем незыблемость границ и сталкиваемся с новой данностью, которая бросает вызов устоявшимся представлениям и поведению. Порождая тревогу, инициирующую процесс перемен, оно может стимулировать созидательный потенциал.
Судя по виду, Жаба объяснение Цапли ничуть не убедило.
– Я воспринимать такой вещь несколько иначе, – угрюмо молвил он, презрев правила грамматики.
– Тогда давайте подойдем к проблеме с другой стороны, – предложила Цапля, – и посмотрим на эго-состояние родителя глазами судьи, который ищет кого бы обвинить, находит, действительно объявляет виновным и, вполне логично, наказывает. Как по-вашему, в этом есть смысл?
– Конечно есть, – ответил Жаб.
– А как вы думаете, Барсук вчера вечером тоже вел себя как судья?
– Сто процентов! – сказал Жаб. – Самый что ни на есть настоящий, в то время как я чувствовал себя как узник за решеткой. Вы же понимаете, у меня есть все основания говорить о таких вещах, опираясь на собственный опыт. Когда тебя признают виновным, это ужасно. Но чувствовать себя виноватым неизмеримо хуже!
– Жаб, а кого судите вы?
– В том-то и дело, что никого. Я совсем другой.
– Предлагаю вам подумать еще раз и спросить себя, кого судите вы.
Повисла долгая, долгая пауза.
– Я понимаю, к чему вы клоните… – произнес наконец Жаб. – Хотите сказать, что я постоянно сужу себя самого?
Цапля на это ничего не ответила, продолжая спокойно сидеть.
По прошествии некоторого времени Жаб заговорил вновь:
– Но тогда получается, что я сам себя обвиняю и сам же выношу приговор, так?
– Более жесткой критики, чем самокритика, в мире просто не существует, – ответила Цапля.
– Боже правый! – воскликнул Жаб. – Вы хотите сказать, что мы можем наказывать сами себя?
– И самым безжалостным образом, – ответила Цапля, – включая пытки, а в экстремальных случаях и казнь. Но в действительности проблема совсем в другом – даже в случае легкого наказания мы можем назначить его себе на всю жизнь.
– И что мне тогда делать? – спросил Жаб. – Мне еще жить и жить. И если я действительно себя наказываю, то больше не хочу. Мне бы хоть капельку счастья. Цапля, что же мне делать? Вы можете мне помочь?
– Мои слова, Жаб, могут прозвучать несколько непреклонно, но помочь себе можете только вы и больше никто. Для этого вам надо рассмотреть великое множество вопросов. Например, о том, можете ли вы перестать себя судить. Можете ли к себе добрее относиться. А потом задать, пожалуй, самый важный из них: в состоянии ли вы себя полюбить?
Жаб сидел не двигаясь.
– Вы в порядке? – спросила через какое-то время Цапля. – Вам пора идти.
– Да-да, – ответил Жаб, – в порядке. Но вы подкинули мне столько тем для размышлений, что у меня кипят мозги и идет кругом голова.
– По пути домой будьте осторожны, – сказала Цапля, – увидимся через неделю.
И через миг добавила:
– Вам и правда надо себя поберечь.
Медленно прошагав по подъездной дорожке, Жаб вышел в ворота.
После последнего сеанса у Цапли Жаба охватило уныние. Концепцию родителя-критика он отлично понимал в приложении к другим, особенно к Барсуку, но, когда примерял ее на себя, мысль о самокритике и самонаказании лишала его душевного спокойствия.
В то же время он отчетливо осознавал, что с ним происходят перемены, и в глубине души чувствовал себя сильнее. Жаб обнаружил, что теперь может рациональнее рассматривать эти вопросы, в высшей степени эмоциональные и тревожные. Пытаясь судить о себе объективно, он меньше нервничал, что позволяло ему лучше себя понимать и познавать, хотя на уровне разума отдавал себе отчет, что ему по-прежнему недостает какого-то фрагмента пазла.
Теперь ему было совершенно ясно, сколько времени он пребывал в состоянии адаптировавшегося ребенка. В душе постепенно зрело осознание собственной склонности порицать и наказывать себя точно так же, как в детстве его порицали и наказывали родители. Более того, он даже испытывал в этом потребность. Из головы не шли слова Цапли о сговоре – «подспудном, неосознанном взаимодействии с другими». Как вообще можно вступать с собой в сговор, чтобы затем себя же и наказать, при этом даже не зная, что делаешь, не отдавая отчета в своих поступках?
Разбираться со всеми этими идеями, особенно когда они касались его самого, Жабу было очень трудно. Они тенями мелькали в голове, и ухватить какую-то одну, чтобы рассмотреть, было практически невозможно. Где же оно, это поступательное движение вперед? Цапля без конца говорила о понимании и познании, но куда все это его вело? Впервые за все время работы с ней он задумался, насколько затянутся их сеансы.
В то же время Жаб начинал чувствовать некоторый прилив сил. Как-то утром он вдруг понял, что шагает по садовой дорожке в сухой док, где стояли на приколе несколько гоночных лодок. Осмотрев их, он выбрал ту, которая, по его мнению, пребывала в хорошем состоянии, оттащил ее к воде, взял весла, осторожно забрался внутрь и стал грести вверх по течению. Получилось очень даже неплохо. Если раньше в таких случаях он постоянно устраивал качку и поднимал целые фонтаны брызг, то на этот раз сознательно себя сдерживал. Через некоторое время развернулся и воротился назад. А когда вылез, то запыхался и мучился от боли в спине, хотя в остальном чувствовал себя хорошо.
