– прошу прощения, Versuche (эксперименты)…»
38) Я признателен доктору Альфреду Робитзеку из Вены за то, что он обратил мое внимание на две обмолвки, записанные старым французским автором. Эти примеры я привожу без перевода.
Брантом [73] (1527–1614), «Жизнеописания галантных дам», беседа вторая: «Si ay-je cogneu une tres-belle et honneste dame de par le monde, qui devisant avec un honneste gentilhomme de la cour des madees de la guerre durant ces civiles, elle luy dit: “J’ay ouy dire que le roy a faict rompre tous les c… de ce pays la”. Elle vouloit dire les ponts. Pensez que venant de coucher d’avec son mary, ou songeant à son amant, eile avoit encor ce nom frais en la bouche; et le gentilhomme s’en eschauffa en amours d’elle pour ce mot.
Une autre dame que j’ai cogneue, entretenant une autre grand dame plus qu’elle, and luy louant и exalt ses beautez, eile luy dit apres: “Non, madame, ce que je vous en dis, ce n’est point pour vous adulterer; voulant dire adulater, comme eile le rhabilla ainsi: pensez qu’elle songeoit a adulterer”» [74].
39) Конечно, имеются и более современные примеры сексуальной двусмысленности, возникающей вследствие обмолвок. Так, фрау Ф. описывала первый час занятий на языковых курсах: «Все очень интересно; учитель – приятный молодой англичанин. С самого начала он дал мне понять durch die Bluse (через блузку. – Ред.) – то есть durch die Blume (букв. «через цветы», т. е. “косвенно”. – Ред.), что готов приступить к индивидуальному обучению». (Сообщение Шторфера.)
При психотерапевтических приемах, которыми я пользуюсь для разрешения и устранения невротических симптомов, передо мной очень часто встает задача выявить в случайных на первый взгляд речах и отдельных словах пациента тот круг мыслей, который стремится скрыть себя, но все же нечаянно, самыми различными способами проявляется. При этом обмолвки зачастую служат крайне полезным источником сведений, как я показал выше – и покажу далее – на убедительных и вместе с тем причудливых примерах. Пациент говорит, например, о своей тетке и неуклонно называет ее, не замечая своей обмолвки, матерью, а другая пациентка называет своего мужа братом. Этим они обращают мое внимание на то, что отождествляют указанных лиц, ставят их рядом в последовательности, означающей для их эмоциональной жизни воспроизведение того же типа личности. Или еще: молодой человек двадцати лет представляется мне на приеме следующим образом: «Я отец NN, которого вы лечили… извините, я хотел сказать, брат; он на четыре года старше меня». Я понимаю, что этой своей обмолвкой он хочет сказать, что, подобно своему брату, он заболел по вине отца, нуждается, как и брат, в лечении, но что лечение нужнее всего как раз отцу. Иной раз достаточно непривычно звучащего словосочетания или некоторой натянутости в речи, чтобы обнаружить присутствие вытесненных мыслей в речи пациента, вроде бы направленной на другую цель.
Как в грубых, так и в более тонких погрешностях речи, которые можно отнести к обмолвкам, я нахожу признаки того, что возникновение ошибок и достаточное их объяснение проистекает не вследствие взаимодействия приходящих в контакт звуков, а под влиянием мыслей, лежащих за пределами задуманного. Сами по себе законы, в силу которых звуки видоизменяют друг друга, не подвергаются мною сомнению; однако мне кажется, что сами по себе они не способны нарушить правильное течение речи. В тех случаях, которые я тщательно изучил и осмыслил, эти законы выступают как предуготовленный механизм, которым с удобством пользуется более отдаленный психический мотив, не подчиняясь при этом влиянию звуковых отношений. В целом ряде подстановок эти звуковые законы не играют при обмолвках никакой роли. В этом мои взгляды совпадают с мнением Вундта, который тоже предполагает, что условия, определяющие обмолвки, выходят далеко за пределы простого взаимодействия звуков.
Считая прочно установленными эти, по выражению Вундта, «отдаленные психические влияния», я, с другой стороны, не вижу оснований отрицать тот факт, что, когда речь ускоряется, внимание несколько отвлекается, условия обмолвок могут легко свестись к пределам, установленным Мерингером и Майером. Но, конечно, для части собранных этими авторами примеров кажется более подходящим усложненное объяснение. Возьмем для примера хотя бы упомянутый вскользь случай: es war mir auf der Schwest… Brust so schwer («так сестрило… так давило на грудь». – Ред.).
Кажется, что слог Schwe– вытесняет здесь равновалентный слог Вru– посредством предвосхищения. Вряд ли можно отрицать, что слог Schwe– оказался способным к этому вытеснению благодаря еще некоей особой связи. Такой связью могла быть только одна ассоциация: Schwester – Bruder (сестра – брат) – или Brust der Schwester (грудь сестры), то есть ассоциация, ведущая к другим кругам мыслей. Этот незримый, находящийся за сценой пособник и придает невинному слогу Schwe– ту силу, успешное действие которой проявляется в обмолвке.
При иных обмолвках приходится допускать, что подлинной помехой выступает в них созвучие с неприличными словами и значениями. Преднамеренное искажение и коверкание слов и выражений, столь излюбленное среди вульгарных умов, преследует единственную цель – намекать на предосудительное, пользуясь невинными предлогами. Эта привычка встречается так часто, что не вызывает удивления ее способность проявляться и против воли индивидуума. Сюда, вне сомнения, относится целый ряд примеров: Einscheißweibchen вместо Eiweißscheibchen, Apopos Fritz вместо a propos, Lokuskapitäl вместо Lotuskapitäl; быть может, также Alabüsterbachse (Alabasterbüchse) святой Марии Магдалины [75]. Обмолвка «Предлагаю aufzustoßen (“отрыгнуть”, вместо anzustoßen – “чокнуться”. – Ред.) за здоровье нашего шефа» явно представляет собой непреднамеренную пародию в ответ на высказывание преднамеренной [76]. На месте того патрона, в честь которого был сказан этот тост, я подумал бы о том, как умно поступали римляне, позволяя солдатам полководца-триумфатора в шуточных песнях громко и прилюдно выражать недовольство чествуемым. Мерингер рассказывает, как сам обратился однажды к старшему в обществе лицу, которое называли обыкновенно фамильярным прозвищем «Senexl» или «alter Senexl» со словами: «Prost Senex altesl!» [77]. Он сам испугался этой ошибки. Быть может, нам станет понятнее его испуг, если мы вспомним, как близко слово «altesl» к ругательству «alter Esel» («старый осел»). Неуважение к старости (или, применительно к детскому возрасту, – неуважение к отцу) всегда влечет за собой суровую внутреннюю кару.
Надеюсь, что читатели не упустят из вида различие в ценности истолкований, для которых попросту нет доказательств, и тех примеров, которые я сам собрал и подверг анализу. Но если я все же в глубине души продолжаю ожидать, что даже простейшие якобы обмолвки возможно объяснить расстраивающим воздействием наполовину вытесненных мыслей, лежащих вне задумываемой связи, то к этому понуждает меня наблюдение Мерингера,
