сглотнул застрявший в горле ком. Он уже давно понял, что, хотя момент будет нелегкий, его так или иначе придется пережить.
– Я собираюсь уехать, больше не буду жить на берегу реки, – произнес он, глядя не на друзей, а куда-то вдаль.
– Что-что ты собираешься? – спросил Барсук самым суровым тоном, на какой только был способен.
– Уехать. Если конкретно, то собираюсь поселиться в сером прибрежном городишке на юге. Весьма очаровательное местечко с гаванью и крутым откосом с высокими каменными домами и садами, спускающимися к скалистому берегу вниз.
Когда Крыс представил описываемый уголок, его голос зазвучал с новой силой, а глаза заблестели от воодушевления.
– Скользнув взглядом вдоль пролетов каменной лестницы, спускающейся среди розовых зарослей валерианы, можно увидеть прогалины сверкающей голубой воды. В заливе полно небольших суденышек, привязанных к кольцам и стойкам старой причальной стенки. Между противоположными берегами залива без конца снует пыхтящий паромчик, на котором местные жители ездят на работу, а потом возвращаются домой.
На выезде из города расположен прелестный пляж, где можно половить креветок. Еще там подают на подносах чай со сливками, и можно перекусить, сидя на камнях. По весне леса и тропинки на высоком крутом берегу покрывает пышный ковер фиалок и примулы, а с самого верха открывается вид на залив с морскими судами со всего мира, белые паруса которых вздымаются подобно парящим над ними облакам.
Крыс умолк. Друзья знали, что он балуется стихами, но подобные речи от него слышали впервые, поэтому пришли в неподдельный восторг.
– А разве тебе не будет одиноко без нас? – тихо спросил Жаб.
– Да нет, не особо, – ответил Крыс. – Видите ли, я собираюсь возобновить отношения с одним старым приятелем, тоже принадлежащим к нашему крысиному племени. Раньше он жил в Стамбуле и ходил в море. Мы не виделись с ним уже сто лет, но недавно я получил от него письмо из того самого приморского городка на юге с предложением работы. Там у него теперь книжный магазинчик под названием «Все о странниках», специализирующийся на путешествиях, которым он предлагает мне заведовать. Расположен он аккурат напротив приходской церкви, а до городской набережной оттуда буквально минута пешком. Я буду жить на втором этаже над ним, и хотя это совсем не то, что мой любимый берег реки, у меня, надеюсь, все будет хорошо.
– Да, Крыс, – произнес Крот, – ты меня удивил, причем удивил по-настоящему. Но слушая тебя, я вдруг вспомнил, что ты уже давным-давно заболел маниакальной идеей «переехать на юг», пользуясь твоим собственным выражением, и мне, дабы тебя образумить, пришлось с тобой чуть ли не драться. Ты уверен, что сейчас у тебя не новый приступ той самой «южной лихорадки»?
– Нет, Крошка, – с улыбкой ответил Крыс, – это совсем другое дело. Если честно, то эта идея засела мне в голову после встречи с Алессандро – так зовут моего приятеля-моряка. Однако потом я спокойно обдумал, чего именно мне хочется в жизни и какие изменения это за собой повлечет. Хотя я, Крот, всегда считал тебя своим близким другом, на месте мне топтаться не стоит, надо двигаться дальше. К тому же, – вполголоса добавил он, – я собираюсь написать книгу.
– О чем? – спросил его Жаб.
– Возможно, о тебе, Жабуся. И о тебе, Барсук, и о тебе, Крошка. А заодно и обо всех наших похождениях. Ведь, что бы ни случилось, воспоминания о них настолько живы в моей голове, что я могу прокручивать их не хуже какого-нибудь фильма.
– И как ты ее назовешь? – спросил Крот.
– Пока не знаю. Возможно, «Бриз в кустах».
– Для названия как-то не очень, – пренебрежительно произнес Барсук, – чтобы привлечь внимание публики, тебе понадобится что-нибудь более броское. Как тебе, например, «Лодки и барсуки»? Это куда больше будоражит воображение.
– Там будет видно, – сказал Крыс. – Как я уже говорил, окончательного решения на сей счет у меня пока нет, но если уж я напишу эту книгу, то за названием дело точно не станет.
Зная, что сообщить друзьям о переезде ему будет очень и очень трудно, в начале разговора он очень волновался, но чем дальше, тем больше понимал, что именно хотел им сказать, и сознавал, что все делал правильно. Если по правде, то перед этим Крыс долго репетировал речь в своей спальне перед зеркалом, пока не добился полной уверенности, даже определив, где говорить тише, а где делать паузы ради театрального эффекта. И действительно добился нужного результата. «Хотя и не самого лучшего, – подумалось ему, – не хочу, чтобы они без конца приезжали ко мне на юг в выходные и праздники».
В этот момент официант принес еще кофе и блюдо с небольшими птифурами. Когда все ими щедро угостились, Жаб с Кротом набросились на Крыса с расспросами о его планах, позабыв о Барсуке, который нетерпеливо ерзал на стуле, демонстративно поглядывая на циферблат карманных часов.
– Надеюсь, вы поинтересуетесь, чем намерен заняться я? – спросил он.
– Ну конечно же, – сердечно заверил его Жаб, – вы же знаете, как мы всегда за вас переживаем. Просто планы Крота с Крысой оказались слишком увлекательными и захватывающими.
– А мои, по-вашему, таковыми быть не могут, да? – агрессивно спросил Барсук.
– Да что ты такое говоришь! – воскликнул Крыс. – Конечно же, могут. Расскажи нам о них.
«И прекрати вести себя как ребенок», – подумал Крот, одновременно с этим глядя на Барсука с вежливым интересом.
– Ну хорошо, – сказал тот, смягчаясь, – но вам придется уделить мне все свое внимание, как незадолго до этого Кроту, потому как я имею сообщить вам нечто очень важное.
Троица остальных подобралась, будто чувствуя себя перед директором школы, который только что устроил им нагоняй.
– Как вам всем известно, я не один год уделял много времени местным делам, с гордостью представляя интересы простых и по большому счету честных ребят из Дикого Леса. Сегодня есть множество весьма важных вопросов, требующих решения: нам надо дать отпор застройщикам, которые собираются возвести на опушке свои уродливые бунгало, тем самым все больше вторгаясь в среду нашего обитания, а также не дать им построить через лес дорогу для твоих, Жаб, драндулетов.
Тот собрался было запротестовать, возразив, что это было давным-давно и что теперь он повсюду раскатывает на велосипеде, однако под влиянием громкого голоса и строгого взгляда смолчал, всем своим видом изображая раскаяние. Но когда Барсук заговорил, вдруг понял, что все его слова – сущая правда. Он был аристократ, и в том, что многие мелкие зверюшки в Диком Лесу при решении местных вопросов видели в нем лидера, чувствуя себя в безопасности
