Итак, этап классификации – это выделение групп предметов, аналогичных по своей сути, по сущностному свойству, в отношении которых применимо одно и то же понятие.
Корректная классификация позволяет человеку успешно адаптироваться в различных жизненных обстоятельствах. Нас в гостях пригласили за стол, и мы не оглядываемся беспомощно по сторонам, тщетно отыскивая знакомые нам с детства очертания: «Где же стол? Боже мой, ничего похожего на стол, стоящий в моём доме!».
Да, мы впервые в этой комнате, но что такое «стол» знаем прекрасно. Будь он сделан из металла, из пластика, из древесной прессованной стружки или из красного дерева, имей он круглую, квадратную, овальную или треугольную столешницу, будь он выше или ниже, больше или меньше размером – он стол, пока у него есть столешница, укреплённая на вертикальных опорах. То же происходит и с остальными предметами, о которых мы имеем понятие.
Кстати, а как приобретаются понятия? Мы вскользь упомянули об этом выше, но не развили эту важную тему. Понятия либо сообщаются нам людьми, ответственными за наше воспитание (нас им учат, вводят, так сказать, в курс дела), либо – что реже – формируются нами самостоятельно, в непосредственном опыте, на практике. Однако и во втором случае мы опираемся на уже имеющиеся у нас знания, с чем-то сравниваем, сопоставляем свой новый опыт.
Так, найденная нами прочная пластина с острым краем, неизвестного пока предназначения, скорее всего, будет идентифицирована и использована как нож, поскольку наличие острого края и достаточная прочность являются важнейшими свойствами ножа.
Широкий, горизонтально срезанный пень послужит столом (особенно, если у нас будет, что поставить на стол!). И так далее.
Мы также отдаём себе, как правило, отчёт в том, что какие-то предметы являются подлинниками (стол, созданный производителем именно как стол), а какие-то – суррогатами, заменителями (пень, используемый как стол). Ибо мы понимаем (т. е. обладаем понятием), что есть подлинник, а что – суррогат.
Мыслительный процесс венчается этапом «систематизации». На этом этапе расклассифицированные ранее предметы мышление связывает между собой, воссоздавая единую картину мира – искомую информационную модель. К примеру, шариковая ручка, стол, школьная доска, светоотражающий экран объединяются в систему «инструментарий учебного процесса».
Вот ведь как получается! Вначале человек воспринимает некий предмет, как целое («первичный синтез»), сосредотачивая на нём своё сознание. Затем – раскладывает его мысленно или буквально на составляющие элементы («анализ»). После этого вновь собирает воедино, формулируя понятие, но уже без второстепенных по значению подробностей («вторичный синтез»), причём важнейший элемент выделяет по функционально-целевому признаку. Опять разделяет – теперь уже весь окружающий предметный мир – на группы (классы) аналогичных по сущностному признаку предметов («классификация»). И, наконец, возвращает миру объективное единство, но уже не аморфное, а структурированное, с установленными приоритетами, взаимосвязями и взаимозависимостями. Так протекает процесс мышления.
Устали? Ничего. Сейчас начнётся самое любопытное. Пришла пора узнать, что представляет собой шизоидное мышление, в чём его главная особенность.
Вспомним, что такое анализ. Исследуемый предмет раскладывается на элементы. С этим у обладателей шизоидного мышления дело обстоит как у всех. При высоком интеллекте индивид-шизоид, как любой другой умник на его месте, сможет выделить в анализируемом предмете множество элементов, в том числе, неочевидных, сложных и тонких. При низком – ограничится грубым поверхностным представлением.
Собственно шизоидность, как свойство мышления, здесь пока роли не играет (ну, разве что шизоид отыщет и те элементы, которых в действительности нет). А вот когда наступит время сосредоточиться на главном, абстрагируясь от второстепенного, – держись!
Шизоидное мышление отличается неспособностью однозначно определить, какой из выделенных элементов наиболее существенный.
Шизоид готов в основу понятия о данном предмете положить любой из его признаков. Представляете, как это отразится на результатах классификации, систематизации и миропонимании в целом!
Допустим, шизоид решит, что главным для шариковой ручки является не стержень, а металлический корпус. В какую группу предметов он должен будет определить её при последующей классификации? – В группу металлических предметов (или, как вариант, предметов в металлических корпусах). Что это будет за группа? Как её использовать, в каком качестве? С чем соотносить в дальнейшем, при систематизации информации, добытой с помощью такого поворота мысли? – Шизоид и сам не знает.
Один из моих слушателей – отец четырёхлетней девочки – рассказал, как однажды, уезжая в командировку, он спросил у своей дочурки: «Какую игрушку привезти тебе в подарок?» Та ответила, секунду подумав: «Маленькую, синюю».
Игрушка, в представлении большинства, это миниатюрная копия предмета, имеющего значение в реальной, «взрослой» жизни. Куклы – это копии людей, кубики – имитация стройматериалов, машинки и самолётики – миниатюры транспортных средств.
Просьба ребёнка к родителю подарить ему куклу или игрушечный вертолёт – естественная и понятная. Но что означает «маленькая, синяя» игрушка – вот вопрос. Эти качества из других классификаций.
Вероятно, в момент вопроса в голове маленького шизоида приоритеты были расставлены именно так, как прозвучали.
Итак, шизоиды отличаются от людей с «не шизоидным» (иначе – ортодоксальным) мышлением тем, что понятия о предметах у них формируются на основе не только главных, но и второ-, третье– и десятистепенных по значению элементов.
Они подчас создают понятия даже на основе вымышленных, предполагаемых свойств в ущерб очевидным, реальным. Так что и главные, и малозначительные, и реальные, и иллюзорные элементы могут с одинаковой вероятностью занять в их сознании место основного, принципиально важного, без которого этот предмет существовать не может.
Получается, что у шизоида для каждого предмета «припасено» несколько равновеликих по значению понятий. Один и тот же предмет в разное время может быть осмыслен им принципиально по-разному.
Этот факт мне, представьте, удалось доказать экспериментально[58].
Как-то раз, сидя за чашкой кофе в дружеской компании, мы с коллегой-психологом заспорили о происхождении шизоидности. Коллега, вовсю эксплуатируя распространённую мифологию, настаивал на том, что в основе этого психического явления лежит своеобразная эмоциональность («дерево и стекло», как называл это немецкий психиатр Эрнст Кречмер).
Шизоиды, дескать, нередко остаются безучастными к очень важным, напрямую затрагивающим их личные интересы событиям («дерево») и, в то же время, неожиданно остро реагируют на пустяки («стекло»). Вследствие чего нарушаются их основные коммуникации, и формируется шизоидная асоциальность.
Я не оспаривал это мнение, но мне хотелось углубиться в суть явления, а не просто констатировать факты. И я отстаивал важнейшее значение специфического мышления, которое, кроме всего прочего, обусловливает и феномен «дерева и стекла». Действительно, обсуждая этот феномен, мы ведём речь о высших эмоциях, являющихся производными от результатов мышления (помните, мы говорили о «низших» и «высших» эмоциях при обсуждении эмотивного радикала?).
Шизоид потому так реагирует на происходящее, что он, не видя в упор главного, в чём заключён его кровный интерес, берёт во внимание нечто второстепенное и воспринимает событие соответственно – как малозначительное. И наоборот. Возводит пустяк в степень жизненно важного приоритета. С эмоциональными реакциями (если рассматривать их в отрыве от остальной психики) у шизоидов всё в порядке. Замерзший шизоид, принимая тёплую ванну, испытывает то же блаженство, что и любой ортодокс (индивид с ортодоксальным умом). Так что эмоциональность, как таковая, здесь ни при чём. Эмоционально шизоид реагирует вполне адекватно обстоятельствам. Но в его шизоидной интерпретации.
