загадкой и непостижимым чудом, предметом постоянного недоумения, – это роднит ее со всеми тайнами Природы. Что касается последней, мы еще надеемся на новые открытия, предполагаем найти ответы на самые трудные вопросы. Но вот применительно к психике и психологии наблюдается, смею сказать, любопытная нерешительность. Психология – не только самая молодая из эмпирических наук; она к тому же испытывает великие затруднения в поиске своего истинного предмета изучения.
527 Коперник некогда избавил нашу картину мироздания от предрассудков геоцентричности, и, подобно его стараниям, потребовались самые напряженные усилия почти революционного свойства, чтобы освободить психологию сначала от чар мифологических идей, а затем от предубеждения, будто психика есть, с одной стороны, простой эпифеномен [308] биохимических процессов мозга и, с другой стороны, нечто сугубо личное. Связь с мозгом сама по себе еще не доказывает, что психика эпифеноменальна, что это вторичная функция, причинно зависимая от биохимических процессов в физическом субстрате. Тем не менее мы слишком хорошо знаем, как быстро психическая функция может быть нарушена поддающимися проверке физическими процессами, и этот факт настолько поражает, что вывод о вспомогательной природе психики выглядит почти неизбежным. Однако явления из области парапсихологии побуждают к осторожности, указывая на релятивизацию пространства и времени посредством психических факторов, что ставит под сомнение наше наивное и слишком поспешное объяснение в терминах психофизического параллелизма. Ради этого объяснения люди прямо отрицают открытия парапсихологии – либо по философским соображениям, либо из-за интеллектуальной лени. Едва ли можно признать такой подход ответственным, пусть даже перед нами популярный способ справиться с крайне экстраординарным интеллектуальным затруднением. Чтобы оценить психическое явление, нужно принять во внимание все другие явления, которые его сопровождают; соответственно, мы больше не вправе заниматься той психологией, которая пренебрегает существованием бессознательного или парапсихологии.
528 Строение и физиология мозга не дают объяснения психическим процессам. Психика имеет особую природу, которую невозможно свести к чему-либо еще. Подобно физиологии, она представляет собой относительно самодостаточную область опыта, которой мы должны придавать совершенно особое значение, ибо она заключает в себе одно из двух необходимых условий бытия как такового, а именно феномен сознания. Без сознания практически не было бы мира вокруг, ибо мир существует для нас лишь постольку, поскольку он сознательно воспринимается и отражается психикой. Сознание есть необходимое условие бытия. То есть психика наделяется достоинством космического начала, которое философски и фактически придает ей положение, соразмерное принципу физического бытия. Носителем этого сознания является индивидуум; он не производит психику по собственной воле, а, наоборот, как бы предформируется ею и взрослеет через постепенное пробуждение сознательности. Значит, если психика имеет первостепенное эмпирическое значение, тем же значением обладает и индивидуум – как единственное непосредственное выражение психики.
529 Этот факт необходимо особо подчеркнуть по двум причинам. Во-первых, индивидуальная психика именно в силу своей индивидуальности является исключением из статистического правила и потому, когда ее подвергают усредняющему влиянию статистической оценки, лишается одной из своих главных характеристик. Во-вторых, церкви признают индивидуума в той степени, в какой он согласен считаться с догматами – иными словами, когда он подчиняется коллективному мнению. В обоих случаях стремление к отстаиванию индивидуальности трактуется как эгоистическое упрямство. Наука обесценивает это стремление как субъективизм, а церковь морально осуждает его как ересь и духовную гордыню. Что касается последнего обвинения, не следует забывать, что, в отличие от других религий, христианство выдвигает символ, содержанием которого является индивидуальный образ жизни (Сына человеческого), и даже рассматривает этот процесс индивидуации как воплощение и откровение Бога. Следовательно, развитие человека к самости приобретает смысл, подлинное значение которого едва ли осознается, потому что чрезмерное внимание к внешним условиям заслоняет от нас пути к непосредственному внутреннему опыту. При этом, не будь автономия личности тайным стремлением многих людей, она вряд ли пережила бы коллективное подавление – ни морально, ни духовно.
530 Все эти препятствия затрудняют правильное понимание человеческой психики, но они мало что значат, если не учитывать еще один примечательный факт, безусловно, заслуживающий упоминания. Повседневный психиатрический опыт гласит, что обесценивание психики и прочие формы сопротивления психологическому просвещению в значительной степени обусловлены страхом – паническим страхом перед открытиями, которые могут быть сделаны в области бессознательного. Этот страх встречается не только у людей, которых пугает картина бессознательного, нарисованная Фрейдом; он преследовал и самого основоположника психоанализа, который признавался, что сотворил догму из своей сексуальной теории, дабы укрепить единственную твердыню разума против возможного «извержения черного потока оккультизма» [309]. Этими словами Фрейд выражал убежденность в том, что бессознательное таит в себе множество содержаний, вполне доступных для «оккультной» интерпретации (как и есть на самом деле). Эти «архаические пережитки» или архетипические формы, восходящие к инстинктам и дающие выражение последним, обладают нуминозным качеством [310], которое вызывает порою страх. Они неискоренимы, ибо воплощают первичные основы самой психики. Их нельзя постичь интеллектуально; когда кто-либо уничтожает одно из их проявлений, они снова возникают в измененной форме. Именно страх перед бессознательной психикой не только препятствует самопознанию, но и встает серьезнейшим препятствием на дороге к более широкому пониманию и усвоению психологии. Часто страх настолько велик, что человек не смеет признаться в нем даже самому себе. Это вопрос, на который надлежит обратить внимание каждому религиозному человеку, заинтересованному в разъясняющем ответе.
531 Научно ориентированная психология обязана действовать абстрактно, то есть отходить достаточно далеко от своего объекта, но не настолько, чтобы совсем потерять его из вида. Вот почему результаты лабораторной психологии часто оказываются удивительно скудными и лишенными интереса для практических целей. Чем больше отдельный объект занимает поле зрения, тем более практичным, подробным и живым будет знание, полученное от него. Это означает, что объекты исследования становятся все более и более сложными, а неопределенность отдельных факторов растет пропорционально их количеству, увеличивая тем самым возможность ошибки. Вполне понятно, что академическая психология боится этого риска и предпочитает избегать сложных ситуаций, старается задавать как можно более простые вопросы, за которые не последует возмездия. Что ж, она располагает полной свободой в выборе вопросов, которые будут задаваться Природе.
532 Медицинской психологии, с другой стороны, очень далеко до этого более или менее завидного положения. Здесь вопросы ставит объект, а не экспериментатор. Аналитик сталкивается с фактами, которые не выбирает сам и которые, полагаю, никогда бы не выбрал, будь у него такая возможность. Важные вопросы задает болезнь, то есть, иными словами, пациент врача, а Природа экспериментирует с врачом, ожидая от него ответов. Уникальность индивидуума и конкретной ситуации бросается в глаза, аналитик должен на них реагировать. Врачебный долг вынуждает его действовать в ситуации полной неопределенности.
