Поначалу он, конечно, опирается на принципы, основанные на общем опыте, но быстро понимает, что принципы такого рода искажают факты и не соответствуют сути процессов. Чем глубже становится его понимание, тем больше теряют для него смысл общие принципы, хотя эти принципы служат основой объективного знания и его мерилом. С нарастанием «понимания», каким оно рисуется пациенту и врачу, ситуация становится все более субъективной. То, что исходно казалось преимуществом, грозит превратиться в опасный недостаток. Субъективизация (в технических терминах – перенос и контрперенос) обособляет от окружающей среды; таково социальное ограничение, которого не желает ни одна из сторон, но которое неизменно устанавливается, когда понимание преобладает и больше не уравновешивается знанием. Чем глубже понимание, тем дальше оно отдаляется от знания. Идеальное понимание в конечном счете ведет к бездумному согласию каждой стороны с опытом другой – к состоянию некритической пассивности в сочетании с полнейшей субъективностью и отсутствием социальной ответственности. Понимание, доведенное до такой степени, в любом случае невозможно, ибо оно потребовало бы фактического отождествления двух разных индивидуумов. Рано или поздно отношения достигают точки, когда один партнер чувствует, что его вынуждают пожертвовать своей индивидуальностью, чтобы ту могла поглотить и усвоить индивидуальность другого. Это неизбежное следствие рушит понимание, ибо последнее предполагает сохранение индивидуальности обоих партнеров. Поэтому целесообразно доводить понимание только до той грани, когда достигается равновесие между пониманием и знанием, ибо понимание любой ценой вредно для обоих участников отношений.
533 Эта проблема возникает всякий раз, когда необходимо разобрать и понять сложную индивидуальную ситуацию. Специфическая задача медицинского психолога состоит в том, чтобы предоставить именно это знание и понимание. Сходная задача встает и перед cura animarium [311], усердным во врачевании душ, вот только положение неизбежно обязывает его привлекать в критических случаях свою конфессиональную предвзятость. В результате право индивидуума на существование как таковое урезается коллективным предубеждением, зачастую – в наиболее чувствительной области. Этого удается избежать лишь тогда, когда догматический символ, например образ жизни Христа, конкретно понимается и ощущается индивидуумом как достойный подражания. Насколько это верно сегодня, я предпочел бы оставить размышлять другим. Так или иначе, аналитику очень часто приходится лечить пациентов, для которых конфессиональные ограничения мало что или вообще ничего не значат. Таким образом, сама профессия обязывает его иметь как можно меньше предубеждений. Точно так же, уважая метафизические (не поддающиеся экспериментальной проверке) убеждения и утверждения, он старается не приписывать им всеобщность. Эта осторожность необходима, потому что индивидуальные черты личности больного не должны искажаться произвольным вмешательством извне. Аналитику следует оставлять это вмешательство влияниям окружающей среды, собственному внутреннему развитию пациента и – в самом широком смысле – судьбе с ее мудрыми (или глупыми) предписаниями.
534 Возможно, многие сочтут эту повышенную бдительность преувеличенной. Однако с учетом того факта, что в диалектическом процессе взаимодействия двух индивидуумов в любом случае наблюдается изобилие взаимных влияний, даже если общение ведется с предельной тактичностью, ответственный аналитик воздержится от ненужного пополнения коллективных факторов, влиянию которых уже поддался его пациент. Кроме того, он очень хорошо знает, что внушение сколь угодно достойных наставлений лишь провоцирует пациента на открытую враждебность (или на тайное сопротивление) и тем самым без нужды подвергает опасности цель лечения. Психическое состояние индивидуума в настоящее время настолько ослаблено рекламой, пропагандой и прочими более или менее благонамеренными советами и подсказками, что хотя бы раз в жизни пациенту надо предлагать отношения, в которых не повторяются тошнотворные «вам следует», «вы должны» и тому подобные признания в бессилии. Против натиска извне, равно как и против последствий этого натиска в психике индивидуума, аналитик считает себя обязанным играть роль защитника. Опасения по поводу того, что анархические инстинкты будут таким образом высвобождены, кажутся сильно преувеличенными, учитывая очевидные преграды, которые существуют внутри и снаружи. Прежде всего следует вспомнить о природной робости большинства людей, не говоря уже о морали, хорошем вкусе и, что не менее важно, об уголовном кодексе. Этот страх ничто по сравнению с теми огромными усилиями, которые обычно требуются, чтобы помочь первым проблескам индивидуальности достичь сознания, а уж тем более овеществиться в нем. Там, где эти индивидуальные позывы прорываются слишком смело и необдуманно, аналитик должен уберечь их, спасти от неуклюжего обращения пациента, склонного к недальновидности, безжалостности и цинизму.
535 По мере развития диалектического общения наступает миг, когда становится необходимой оценка этих индивидуальных позывов. К тому времени пациент должен приобрести достаточную уверенность в своих суждениях, чтобы начать действовать, исходя из собственных прозрений и решений, а не из простого желания копировать условности, даже если он согласен с коллективным мнением. Если он не стоит твердо на собственных ногах, так называемые объективные ценности бесполезны, ибо они служат всего-навсего заменой личного характера и в итоге помогают подавлять индивидуальность. Естественно, общество имеет неоспоримое право защищать себя от откровенного субъективизма, но, само будучи составлено из деиндивидуализированных человеческих существ, оно полностью находится во власти безжалостных индивидуалистов. Пусть люди объединяются в группы и организации сколько хотят, – такое объединение и угасание индивидуальной личности как его следствие делают общество легкой добычей всевозможных диктаторов. К сожалению, миллион нулей, собранных вместе, не дают в сумме единицы. В конечном счете все зависит от качества личности, но наш фатально недальновидный век мыслит только категориями больших чисел и массовых организаций, хотя можно было бы сообразить, что земной шар давно навидался последствий такого поворота событий, когда дисциплинированная толпа подчиняется воззваниям одного сумасшедшего. Увы, это осознание, похоже, не распространяется, и наша духовная слепота чрезвычайно опасна. Люди продолжают беспечно скапливаться и верить в панацею массовых действий, совершенно пренебрегая тем фактом, что наиболее могущественные организации зиждутся исключительно на величайшей безжалостности вожаков и на самых дешевых лозунгах.
536 Любопытно, что церкви тоже хотят опереться на массовые действия и прогнать дьявола при помощи Вельзевула [312]; речь о тех самых церквях, заботой которых считается спасение индивидуальной души. Они, по-видимому, не слышали об элементарной аксиоме массовой психологии, которая гласит, что индивидуум в массе становится слабее морально и духовно, а потому не очень-то утруждают себя выполнением своей реальной задачи – помочь человеку достичь метанойи, возрождения духа – Deo concedente [313]. Горько это признавать, но не подлежит сомнению, что без подлинного духовного возрождения индивидуума невозможно и возрождение общества, каковое есть совокупность индивидуумов, нуждающихся в искуплении. Поэтому я неизменно говорю о заблуждении, когда вижу, как церкви пытаются – наперебой, прямо скажем – втянуть индивидуумов в какие-либо формы социальной организации и низвести до состояния малой ответственности, вместо того чтобы выделять людей из оцепенелой и
