для Израиля, но при этом несколько препятствует нашему пониманию Ветхого Завета, поскольку ветхозаветные авторы изображают «зло», которое мы обычно списываем на счет сатаны, исходящим непосредственно из Божьих рук. Опять же, с учетом великой борьбы между добром и злом, отсутствие сатаны в Ветхом Завете не должно вызывать у нас особых затруднений, если мы понимаем, с какими проблемами пришлось сталкиваться Богу и Израилю в то время. Безусловно, благодаря этой концепции, объясняющей отсутствие сатаны в Ветхом Завете, мы можем расставить по местам многое из того, что иначе поставило бы нас в тупик, а то и вовсе внушало бы ужас.
Когда я уже дослушивал лекцию в тот день, все части головоломки вдруг встали на свои места. Я чуть не подпрыгивал на своей скамье, так мне хотелось вскочить и поделиться со всеми этой благой вестью! А тем временем профессор закончил свою лекцию следующими словами: «Итак, вот к чему мы пришли: Бог Ветхого Завета представляет собой сочетание доброго божества с демоном пустыни».
Вот такое, с позволения сказать, напутствие, но никак не благая весть, достойная того, чтобы провозгласить ее с кафедры.
В тот день у меня в голове сложилась совершенно иная картина, суть которой можно выразить следующим образом: милосердный Отец принял на Себя всю ответственность за зло до тех пор, пока Израиль не усвоит, что на свете есть только один Бог, достойный именоваться Богом. Когда представления о единобожии наконец укоренятся, у Бога появится возможность более полно раскрыть сущность великой борьбы между добром и злом, а также природу великого Божьего противника.
Наиболее ясно эта борьба изображена в Евангелиях и далее в Новом Завете. Но признаки этого перехода есть уже в Ветхом Завете, и проявляются они, в частности, при сравнении ранней и поздней версий истории с переписью Давида, упомянутой нами выше. В ранней версии библейский автор приписывает перепись Богу (4 Цар. 24), в более поздней — сатане (1 Пар. 21).
Жестокий Бог Ветхого Завета — это все тот же милостивый Бог, более полно явивший Себя в Иисусе. Можно даже сказать, что Бог был милостиво жесток с ветхозаветным народом, дабы соответствовать их представлениям о Боге. Так Он хотел направить их на путь истинный — прочь от жестокости и насилия. В конечном итоге Божий народ поймет, что Бог пришел не для того, чтобы пригрозить грешникам смертью, но чтобы Самому умереть за них. Донести до них эту истину было невероятно трудно. Но когда все части головоломки встают на свои места, что может быть лучше?
Когда эта концепция заняла прочное место в моем сознании — концепция, согласно которой Бог ведет Свой народ от страха к радости, от акцента на Его могуществе к акценту на Его благости — она вскоре помогла мне осознать тот путь, который прошла Елена Уайт, ибо Бог вел и ее тоже от страха к радости и к более полной жизни в Господе.
Я хочу еще раз вернуться к тому чрезвычайно важному вопросу, ответить на который мне помогло наше пребывание в Шотландии, к вопросу, который можно сформулировать по–разному: почему Бог просто не сказал людям «истину» с самого начала? К чему это практически непрекращающееся насилие и хаос? Почему Иисус не пришел сразу и не рассказал все как есть? Чем дольше мы живем в этом неспокойном мире, тем актуальнее звучат подобные вопросы для большинства из нас.
Как уже отмечалось в предыдущей главе, на такие вопросы можно ответить очень кратко: все дело во времени — во времени и свободе выбора. Великая борьба началась по той причине, что сущность Божьей благости заключена в Его любви к свободе й в Его желании, чтобы Его творения любили Его по доброй воле, привлеченные Его благостью, а не запуганные Его могуществом. Этот свободолюбивый Бог готов — можно даже сказать: обязан — дать мятежникам возможность проявить себя, показать Вселенной, во что превратится мир, если пойдет их путем. В ходе библейского повествования, по мере его развития, раскрывается суть этого выбора между любовью и себялюбием. А кульминационное событие, демонстрирующее существо этого выбора всей Вселенной, это крестная смерть Христа. Как пишет Елена Уайт: «На Голгофе любовь и себялюбие встретились лицом к лицу. Они были явлены миру во всей своей полноте» [137].
В общем, мы можем сказать, что сатана зашел настолько далеко в своем восстании, что был готов даже убить Бога; а Бог зашел настолько далеко в Своем стремлении спасти мятежников, что был готов даже умереть.
Долгая дорога туда и обратно
Крест — это развязка. В любом драматическом произведении развязке предшествует экспозиция (расстановка персонажей и обстоятельств) и развертывание фабульного действия. Именно эту роль выполняет Ветхий Завет, который может показаться нам сильно затянутой драмой. Библейское повествование начинается с сотворения совершенного мира. Но вскоре события приобретают худой оборот. В Быт. 3–11 мы видим беды, наваливающиеся на человечество, как снежный ком: змей обольщает Адама и Еву; Каин убивает своего брата
Авеля; нечестивый мир гибнет в водах потопа; но тут же появляется другой нечестивый мир с его Вавилонской башней.
После всей этой смертельной кутерьмы следует рассказ об очередном, более активном вмешательстве Бога в человеческую историю во времена Авраама (Быт. 12). Однако грехопадение имело столь катастрофические последствия, что даже родственники Авраама «служили другим богам» [138]. Дела были совсем плохи. Все, о чем узнали наши прародители в Едемском саду, до Авраама дошло уже в совершенно искаженном, исковерканном виде. Слишком долго Бог не вмешивался в происходящее.
Но если ради окончательной победы Божьей любви Бог был готов терпеливо ждать, пока мир не придет в столь плачевное состояние, то тем более Он не пожалеет времени на то, чтобы неутомимо, шаг за шагом, привести Свой народ обратно в Свое лоно. Уважающий чужую свободу, Бог не станет подгонять Своих детей, чтобы они росли быстрее, чем это возможно. Их нужно склонять на Свою сторону; они должны обрести способность видеть и делать выбор в пользу следующего шага в направлении добра.
И вот здесь–то моя жизнь в Шотландии помогла мне открыть глаза. Я родом с американского Запада, где перемены — обычное дело, а установившихся традиций по пальцам пересчитать. Я оказался не готов к сопротивлению переменам, с которыми мы столкнулись в Шотландии. «У нас здесь так не делают», — такова была стандартная реакция на все новое и незнакомое. Мы
