времен моего детства.
Не все адвентисты могут сказать о себе подобное. Несколько дней назад я разговаривал с одним посвященным адвентистом, который трудится администратором в одной из местных конференций. Хотя мы выросли по соседству и ходили в одну церковную школу, его опыт христианской жизни весьма отличается от моего. Его семья посещала адвентистскую общину, члены которой не были под столь значительным влиянием Елены Уайт. Он сказал мне, что знать не знал о том, какое важное место занимает вегетарианство в жизни адвентистов, пока не попал в старшие классы адвентистской школы–интерната. Я был поражен.
Поэтому данная глава поможет вам понять, как я пришел к моим взглядам и почему я так горячо ратую за честное и открытое отношение к Священному Писанию и трудам Елены Уайт. Если вы рисуете себе Елену Уайт строгим законником, то эта глава может представлять для вас определенный интерес. Впрочем, все зависит от того, опираетесь ли вы на свой личный опыт или позаимствовали свои выводы у других людей. Если искаженные представления о Елене Уайт глубоко запечатлелись в вашем сознании, то эта глава, да и вся книга, пожалуй, попала вам руки слишком поздно — а может быть, слишком рано. Отдадим все в Божьи руки. Но я молюсь о том, чтобы мои размышления принесли пользу хотя бы некоторым и стали благословением для Церкви в целом. Ради этого я веду свой рассказ. Хотя заканчивается он в Шотландии, начну я с нескольких слов о моих юных годах, которые помогут вам понять, что произошло, когда мы туда попали.
В общем–то, мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы открыть для себя Елену Уайт. Она была рядом со мной с самого моего рождения. Я адвентист в четвертом поколении с обеих сторон; жизнь нашей семьи строилась в соответствии с ее советами. Питание? Вегетарианское (но не веганское), никакого кофеина, никаких «перекусить» между приемами пищи. Отдых и развлечения? Никакой художественной литературы, никаких походов по театрам и кино, никакого телевизора дома, настороженное отношение к спорту. Образование? Церковная школа.
1. Детские годы: в Божьих руках
Говоря на адвентистском жаргоне, мои первые детские воспоминания тесно связаны с «миссионерским полем». Мой отец хотел поступить в колледж медицинских евангелистов, известный ныне как университет Лома–Линда, однако заручиться спонсорской поддержкой ему так и не удалось. Поэтому мои родители приняли приглашение выехать на три года на миссионерское служение в адвентистский колледж в Медельине (Колумбия). Поскольку мне был всего лишь год от роду, когда мы туда прибыли, и четыре года, когда мы уехали, каких–то внятных воспоминаний у меня не осталось. Но три случая я помню хорошо, в основном по рассказам моей матери.
О первом случае она на людях особо не распространялась, да и в разговорах со мной припоминала нечасто. И все же он сильно отразился на моей жизни. Мама рассказывала мне, что во время нашего пребывания в Колумбии я подхватил смертельную тропическую болезнь, так называемый язвенный гингивит. У меня поднялась температура, горло распухло так, что я едва мог дышать. Я оказался на краю гибели. Но за меня стала молиться вся церковь, и болезнь отступила.
Второй случай я «помню» только потому, что моя мама рассказывала его неоднократно, причем в церкви. Мы возвращались на самолете в Медельин из Боготы, где были на каникулах. Так случилось, что мы попали в грозовой фронт. Сесть нашему небольшому самолету было некуда. Мы сидели, дрожа от ужаса, а наш командир метался над сплошным тропическим лесом и разбушевавшимися реками, прочесывая пересеченную местность в поисках хоть какой–нибудь площадки, куда можно было бы посадить машину. Наконец сквозь плотный ливень ему удалось разглядеть песчаный пятачок посреди разлившейся тропической реки. Баки уже были практически пусты, когда летчику удалось–таки посадить самолет на этот крошечный кусочек земли. Винты ударились в песок, самолет остановился. Все были целы. К тому времени, когда прибыли спасатели на плотах из близлежащего шахтерского поселка, песчаного пятачка уже не было, его полностью залило бурными потоками воды.
Третий случай мне удалось запомнить самостоятельно, по крайней мере, отчасти, поскольку мне уже было достаточно лет, чтобы не забыть ужасные крики нашего соседа, сеньора Рестрепо, проникавшие в мою спальню из ночи в ночь. Мама говорит, что я тоже кричал во сне от кошмаров, которые мучили меня из–за гневных соседских тирад.
Дело в том, что колледжу не хватало воды, и был выкопан новый колодец. Однако сеньор Рестрепо, состоятельный хозяин ранчо, располагавшегося по соседству с колледжем, и недруг адвентистов, утверждал, что мы крадем воду у него. Пока длилась тяжба, судья выдал колледжу разрешение пользоваться колодцем по ночам.
Однако была одна загвоздка: кто–то должен был ходить туда каждую ночь и включать насос.
Эта работа досталась молодому студенту–богослову Климико Гойе. Каждую ночь, когда он отправлялся выполнять свой долг, сеньор Рестрепо поджидал его с ружьем в кустах, готовый пристрелить всякого, кто приблизится к колодцу. «Но каждую ночь, — рассказывала моя мама, — ангел Господень прикрывал своей рукой Климико Гойю». Электромотор как будто включался сам собой, нанос начинал работать, а сеньор Рестрепо никогда никого не замечал.
Этот сценарий повторялся из ночи в ночь. Каждую ночь Климико Гойя включал насос, а сеньор Рестрепо рвал и метал, потому что никто не попадался ему на глаза. Его проклятья становились все громче и громче. И вот однажды он объявил во всеуслышание, что отравит колодец, чтобы все адвентисты перемерли. Моя мама рассказывала, как каждое утро она включала воду в кухонном кране, гадая о том, доживем мы до вечера или нет.
Он и вправду купил яд. Мы узнали об этом, когда однажды он попросил жену дать ему стакан воды, а она по ошибке налила ему отравы. «Ты отравила меня! — закричал он, как только понял, что произошло. — Зови адвентистов! Зови адвентистов!»
На помощь примчался Климико Гойя, выжимая из старенького казенного фургончика его последние лошадиные силы. Он отвез сеньора Рестрепо в больницу, но было уже слишком поздно. Так закончился в колледже кризис водоснабжения.
Эти знаменательные случаи оставили глубокий след в моем сознании.
2. Первые воспоминания: люди, пища, книги
Мы вернулись в Лома–Линду в конце 1940–х годов, когда у отца появилась возможность изучать медицину. Я хотел бы остановиться на двух случаях, весьма характерных для образа жизни, который вела моя семья в те годы. Однажды я съел яблоко между приемами
