распространяется на «каталоги» добродетелей и пороков, а также на «домашние кодексы» (ученые часто обозначают их немецким термином Haustafeln – домашние доски). В 1 Кор 13 есть блистательные призывы, которые можно назвать паренетическими, например: «Стремитесь к великим дарам! И я вам покажу наилучший путь из всех. И: достигайте любви!» Этими призывами Павел заканчивает 1 Кор 13 и начинает 1 Кор 14 и с их помощью оформляет «энкомий» агапы.
Стилистика и структура 1 Кор 13 позволяют считать, что павлов фрагмент об агапе – действительно настоящий «энкомий». Здесь на память приходят именно литературный жанр «энкомия» и платоновский Пир как одна из наиболее характерных риторических форм греческой и эллинистической античной культуры, ярко выраженные в речах об эросе участников известнейшего диалога. Мы отнюдь не желаем внушить мысль, что Павел знал Пир Платона и в 1 Кор 13 хотел ему возразить, противопоставив эросу агапу. Но, может быть, неудивительно, что при явной, непримиримой противоположности позиций Павел выбрал «энкомий» в качестве риторической формы для агапы, так же как Платон сделал это для эроса?
Следует уточнить, что «энкомий» – «литературный жанр», родственный положительному варианту эпидиктического, или доказательного, жанра. Основная вербальная форма павлова текста именно такова, как в этой главе, будучи характерной также для эпидиктического жанра, причем не в прошлом, как в судебных речах, и не в будущем, как при формулировке решений. О 1 Кор 13 говорят также как об обвинительной речи (англ. deprecatory speech) в том смысле, что ее целью было осудить адресатов Послания за их привычку искать и использовать дары. Это может быть верно только в отношении намерений, лежащих в основе «энкомия», но не на уровне реального содержания. Сам по себе он не осуждает и не упрекает адресатов Послания, оценивая их привычку пользоваться дарами, а лишь указывает на предлагаемый им идеал или, точнее, демонстрирует его.
Кому в античном мире пришло бы на ум сложить «энкомий» агапе? Как мы отмечали (раздел 11.2), там появлялось достаточно сочинений такого рода на различные и порой экстравагантные темы. Но как «энкомий» агапе может выдержать сравнение с привычными и хорошо известными восхвалениями, например, героизма, дружбы, не говоря уже об эросе, которые мы видели у Платона? Краткий «энкомий» содержится в александрийском иудейском памятнике II в. до н. э. Письмо Аристеи. Там автор, правда, с меньшей силой убеждения, нежели Павел, говорит об агапе как о
Божьем даре: если обладаешь им, то с ним тебе принадлежат все блага… По отношению к кому – в самом деле – следует показывать себя великодушным? Все думают, что это следует делать по отношению к тем, кто относится к нам дружелюбно. Но я утверждаю, что великодушную щедрость нужно проявлять к нашим врагам с целью напомнить им об их долге в наших же собственных интересах [333].
Павел не только сочиняет «энкомий» агапе поразительной литературной силы, но делает это с целью представить эту особенную форму любви как «образец» той жизни, к которой совершенно необходимо стремиться, «лучшей жизни», «превосходнейшего пути» (καθ ὑπερβολήν ὁδόν) (1 Кор 12:31). Нужно добавить, что Павел стал первым христианином, использовавшим «энкомий» – литературный жанр, который ждала счастливая судьба в древней христианской литературе. Раздел 1 Кор 12:31–13:13 технически очень точно можно определить как «энкомий» эпидиктического, или доказательного, типа, направленный на то, чтобы побудить следовать ему, во-первых, естественно, адресатов Послания, но, во-вторых, и всех христиан. Как может «я», выступающее речь в павловом «энкомии», не привлечь (по крайней мере, с точки зрения апостола), всех верующих во Христа? Кому из них удастся уклониться от его силы убеждения, от острого меча таких, например, утверждений:
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви (ἀγάπη) не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы (1 Кор 13:1–3).
Даже в самом выборе риторической формы «энкомия» раскрывается взрывная сила павлова текста. В то же время апостол отнюдь не был малообразован: у него
творческая плавность мысли сочетается с находчивостью наставника и свободой, которой он пользуется, прибегая к различным риторическим приемам. Уверенное, свидетельствующее о большом опыте их применение может быть результатом лишь длительной учебы и практики. Не может быть сомнений в том, что Павел рос в социально привилегированном классе общества, что он получил исключительно хорошее образование [334].
Но почему Павел пожелал составить «энкомий» именно об агапе, а не о вере или надежде, о которых уже упоминалось, и даже не о пророчестве, играющем среди даров выдающуюся роль и стоящем выше глоссолалии, т. е. «говорения языками»?
Разобраться в этой проблеме нам поможет анализ эпистолярного контекста и риторико-литературных форм, в которые Павел вкладывает семантическое поле агапы. Если рассмотреть хронологическую последовательность сочинений апостола, не оставляя в тени их эволюцию, то обнаруживается, что первый контекст, куда Павел помещает тему агапы, – это благодарения во вступительных частях Посланий. В них он вскрывает относительное, или межличностное, измерение агапы главным образом с целью добиться сочувствия и поддержки у своих читателей-адресатов. Так можно воспринимать самое раннее из дошедших до нас Посланий Павла – Первое послание фессалоникийцам (1:3), где фигурирует та же триада, которую мы видели в 1 Кор 13:13: вера, любовь-агапа и надежда.
Второй контекст, где уделяется значительное место агапе, – так называемые «керигматические» разделы писем, т. е. призванные донести до читателей саму сердцевину павлова «евангелия». С этой точки зрения для Павла характерно то, что он привлекает внимание к божественному – христологическому и пневматологическому, т. е. через снисхождение Духа – происхождению агапической любви. Выражения «любовь (ἀγάπη) Божия», «Христова», «Духа Святого» понимаются в смысле субъектного, а не объектного притяжательного падежа: любовь к нам Бога-Отца, Христа, Святого Духа главенствует над нашей любовью к Ним [335]. На той же длине волны употребляется глагол ἀγαπᾶν в форме аориста с явными или подразумеваемыми субъектами – Богом, или Христом. В большинстве случаев событие, к которому обращается Павел, – крест Христов: парадоксальный символ, откровение и действие любви Христа и «во» Христе, любовь Бога к нам. Тот же глагол ἀγαπᾶν Павел употребляет и по отношению к агапе «тех, кто любит» Бога, но в таких случаях речь идет о менее значительном обратном движении по сравнению с той любовью-агапой, которую изливает на людей Бог.
Третий контекст широкого использования лексики агапы – чисто «параклетические», или увещевательные,
