всем Новом Завете встречается 116 раз, у Павла – 78; прилагательное ἀγαπητός – 27 и 61 раз; глагол ἀγαπᾶν – 32 и 143. Уже из этого сравнения очевидно, что Павел как один из авторов Нового Завета чаще других обращался к семантическому полю ἀγάπη, представленному во всех его посланиях.
Существительное ἀγάπη полнее всего представлено в 1 Кор 13, где оно повторяется 9 раз. Отметим, что существительное φιλία (дружба, дружеская любовь) вообще отсутствует в павловых текстах [331]. Глагол φιλεῖν у Павла появляется только 2 раза (1 Кор 16:22; Тит 3:4), тогда как в остальных текстах Нового Завета 25 раз. В Послании Титу (3:4) используется сложное слово φιλαντροπία, представляющее собой ἄπαξ λεγώμενον, т. е. уникальный случай для Нового Завета. О φιλαδελφία (братолюбии) говорится в 1 Фес 4:9 и в Рим 12:10, а в текстах, вне собственно павловых, – в Евр 13:1; 1 Пет 1:22 и 2 Пет 1:7 (2 раза). Итак, можно еще раз повторить, что в Новом Завете и, в частности, в эпистолярном наследии Павла идея, заключенная в слове ἀγάπη и в однокоренных словах, не имеет ничего общего с лексикой ἔρως'а, распространенной в греческом и эллинистическом мире, где лексика агапы была представлена скудно, со значением понятным немногим.
Интерпретация 1 Кор 13 развивалась в двух противоположных направлениях, особенно остро столкнувшихся друг с другом в недавних исследованиях. Сторонники одного из них считают, что раздел об агапе является интерполяцией, своего рода «эрратическим валуном» в рассуждениях о харизмах («дарах»). Представители другого направления не сомневаются, что в этом отрывке изъясняется автобиографическое «я» Павла, и полагают, что речь здесь идет о его отношениях с адресатами Послания. В поддержку первых исследователей, рассматривающих 1 Кор 13 как чужеродный элемент в Послании, приводятся следующие аргументы: эта глава представляет собой разрыв в аргументации относительно даров, начавшейся в 1 Кор 12:29 и продолжающейся в 1 Кор 14; в 13-й главе чувствуется новизна языка; нет признаков богословского, христологического и пневматологического подхода к агапе; у христианских авторов первых веков отсутствуют ссылки на 1 Кор 13.
Однако утверждение об интерполяции стихов с 1 Кор 12:31 до 1 Кор 13:13 не выдерживает критики. При ближайшем рассмотрении этот раздел не контрастирует с рассуждениями Павла о дарах, а гармонично сочетается с ними и предстает вполне убедительным. Он привносит решающий критерий, поскольку соответствует переходу от первой части рассуждений преимущественно описательного и керигматического характера (1 Кор 12:1-30) ко второй (1 Кор 14:1-10), где преобладает «параклетический», или увещевательный, стиль. Фактически без 1 Кор 12:31–13:13 исчез бы решающий принцип – принцип агапы, на основе которого коринфская община должна была различать дары. По поводу семантической новизны, отличающей 1 Кор 13, нужно заметить, что для «энкомия» такого рода (о чем здесь речь, мы уточним чуть позже) естественны более возвышенные язык и стиль, чем для его непосредственного контекста. Что же касается argumentum ex silentio [332], т. е. указания на отсутствие цитат у христианских авторов первых веков, то оно явно работает в пользу гипотезы об интерполяции.
И всё же принадлежность перикопы об агапе к письменному наследию Павла имеет надежные основания. Первым подтверждением того, что автором пассажа об агапе является апостол Павел, является повторение структуры изложения, представленной в Рим 12:3-21. Там за метафорой тела и членов и перечнем даров (12:3–8) следует отрывок, посвященный агапической любви и написанный в увещевательном стиле (12:9-21). С другой стороны, в раздел об идолослужении и поедании мяса, принесенного в жертву идолам (1 Кор 8:1-10:33) включено длинное автобиографическое отступление (9:1-27). На первый взгляд, оно кажется чужеродным элементом, но на самом деле это пример, которому должны подражать адресаты Послания.
Относительно местоимения «я» в 1 Кор 13:1–3, 11–12 можно сказать, что это «я» настолько размыто, что его можно отнести к любому верующему, если не вообще ко всем. Это «я» еще более неопределенно, чем в Рим 7:7-25, где семантическое поле ограничено отношением к Торе, к Закону, на который даются ссылки, что позволяет считать данный отрывок примером из жизни автора. Если в 1 Кор 13:1–3, 11–12 первое лицо единственного числа заменить вторым или третьим или первым лицом множественного числа, положение не изменится – нужно было лишь позаботиться, чтобы ослабло восхваление агапы, отодвинутой на второй план безличным «я». Внутри отношения между «я» и агапой личное, естественно, отступает. В павловых текстах «я» не окрашено ярче, нежели агапа. Субъект раздела – не «я» Павла или кого-то другого, а персонифицированная агапа. В 1 Кор 12:31–13:13 используется множество риторических фигур; основная из них – «просопопея», или персонификация агапы, которая в стихах 4–7 представлена как действующее лицо.
Таким образом нельзя согласиться ни с утверждением об интерполяции 1 Кор 12:31–13:13, ни с предположением об автобиографическом характере этого текста, равно как и 1 Кор 9:1-27. Скорее фрагмент об агапе представляет собой, как было сказано, «отступление», содержащее в виде «бесконечного вопроса» необходимый ответ на «определенный вопрос» о дарах в общине коринфян. Существует мнение, что первоначально глава 1 Кор 13 могла находиться в другой части Послания. Она могла быть и самостоятельным сочинением, входившим прежде в иудейское предание, либо протохристианским писанием; возможно, Павел написал этот фрагмент отдельно и затем включил его в Первое послание коринфянам.
К какому же «литературному жанру» относится это «отступление»? Высказывались предположения, что это, может быть, гимн, псалом, назидательный псалом, аретология, диатриба, дидактические увещание, паренетическое увещание. Однако в данном случае нельзя говорить собственно о гимне, псалме или назидательном псалме, так как в 1 Кор 13 нет свойственных этим жанрам приемов. Аретология, или прославление какой-либо добродетели, не вписываются в рамки павлова фрагмента, даже если в нем присутствуют параллели с греческой и прежде всего иудео-эллинистической литературой. В 1 Кор 13 агапа не обладает отличительными признаками добродетели – она сама излучает множество добродетелей, противостоящих порокам. Нельзя, разумеется, игнорировать некоторые элементы, присущие стилю диатрибы и сводимые к вышеупомянутой риторической фигуре «просопопеи», или олицетворению. Они используются в перечне пороков и добродетелей, но в них отсутствуют типовые признаки диатрибы – обращение к воображаемому собеседнику и короткие вопросы и ответы.
Применительно к 1 Кор 13 можно говорить также и о паренесисе в техническом смысле. Паренесис – это одна из форм нравственной похвалы в адрес некоторых практических сторон жизни, широко распространенная в павловых посланиях и особенно часто появляющаяся в их окончаниях (1 Фес 4:1–5:22; Гал 5:1–6:10; Рим 12:1-15:13; Кол 3:1–4:6; Еф 4:1–6:20). Поскольку паренетические наставления Павла представляют собой следы греческой и в особенности иудейской традиции, отпечаток личности автора в них остается в глубине. Это
