не возвращаться к этому вопросу, приведу несколько цифр, вполне убеждающих в невозможности для человека быть счастливым в семейной жизни 56 Schuseig дает следующие цифры рождаемости и смертности детей: в Карлсруэ на 100 жителей приходится рождений 2,43, в Берлине — 3,64; Хемнице — 4,76; на 100 жителей умирает грудных детей в Карлсруэ — 0,58; Берлине 0,96; в Хемнице 1,49. В Кельне по отчету обербургомейстра Bachein умирало детей у родителей с доходом:
до 600 марок 29%
от 600 до 1000 — 25%
от 1500 до 3000 — 18%
свыше 3000 — 15%
Willermé доказал, что во Франции 50% детей ткачей и прядильщиков не доживали до двух лет. По Bertillon в Департаменте Нижней Луары искусственно питаемые собственные дети кормилиц умирают в количестве 75% уже в первом году жизни, а переживающие этот возраст в большинстве остаются хилыми и легко умирают.
Вот цифры, указывающие нам на основные законы, управляющие половой жизнью людей, и несомненно, что пока мы подчинены этим ужасным законам, сумма страданий в семейной жизни неизмеримо больше суммы наслаждений, по крайней мере для громадного большинства. Бедняки теряют детей в два раза больше, чем обеспеченные люди; им остается на выбор или много родить (4,76) и много терять (4,49), или мало родить (2,43) и мало терять (0,59). Только весьма, весьма немногие могут много родить и мало терять. Еще раз повторяю, что это неизменный закон жизни, и если-бы анархисты могли организовать общество, согласно своему идеалу, то в нем все были бы обречены на бедность и, следовательно, не было бы ни одной семьи, имеющей возможность много родить и мало терять. Для человечества, вследствие нищеты, на которую оно обречено, навсегда останется непреложным следующий суровый закон: Clay вычисляет, что в Англии на 100 живорожденных по прошествии 10 лет остаются в живых:
из высших сословий — 81
из торгового класса — 56
из рабочего класса — 38.
Следовательно, громадное большинство родителей, исключительно в силу своей бедности, теряет шестерых из десяти детей, между тем как те немногие, которые живут в богатстве, теряют только двоих детей из десяти. Любовь к малюткам — чисто органическое чувствование; я бы назвал его животным чувствованием, если-бы не боялся быть неправильно понятым.
Это чувствование интенсивно, как органическое, и благородно, как высшее; сошлюсь на авторитет Тургенева 57 и Некрасова 58 Поэтому страдания родителей при болезни и смерти детей в высшей степени интенсивны, и эти страдания неизбежны для всех семей. Радость, то-есть наслаждение роженицы так велика, что уравновешивает собою физическую боль родов 59.
Если так велика радость роженицы, то как громадно должно быть страдание при потере ребенка, рожденного в страдании, уход за которым причинял так много страданий. Как врач, я убежден, что за исключением немногих глубоко безнравственных родителей, все матери и отцы интенсивно страдают, теряя детей; правда, бедняки закалены в страданиях и не имеют привычки жаловаться, но в глубине душе они страдают; я неоднократно наблюдал исхудание, общий упадок питания у матерей после потери ребенка.
Вот те тяжелые страдания, которые неизбежны при половой жизни. Мы не можем теперь даже приблизительно определить, сколько лиц, по независящим от них обстоятельствам, не могут вступить в брак; но бесспорно, что некоторые профессии лишают возможности основать семью, или по крайней мере в высшей степени затрудняют; напр. матросы коммерческих судов, прислуга в большинстве — лишены этой возможности. Нужно причислить сюда и болезненных лиц, людей с физическими недостатками, уродствами; все они опять-таки обречены на разврат.
Половые чувствования у человека, так-же как и у животных, неразрывно связаны с любовью к семье, к детям, и потому все, кроме глубоко безнравственных субъектов, страдают рано или поздно от отсутствия семьи, и на это страдание обречены очень многие. Так как я ограничиваюсь изложением чисто органических чувствований, то не буду здесь говорить о страданиях столь частых от несходства вкусов, взглядов у супругов. Трудно представить, сколько страданий переносит женщина у не цивилизованных народов и у нас до весьма недавнего времени; только теперь в цивилизованных странах женщина освобождена от бесконтрольного деспотизма мужнины; сколько побоев, оскорблений прежде переносила почти всякая женщина у нас; каковы ее страдания всюду в не цивилизованных странах, никто измерить не может.
Вот настоящие ужасные страдания, вытекающие из половой жизни; рядом с ними любовные страдания, описываемые поэтами, поистине ничтожны; огорчения оттого, что „он любил ее, а она не любила его“ или наоборот, такие пустяки, что просто удивительно, как люди вместо сочувствия бесконечным страданиям, неизбежно происходящим при половой жизни, могут интересоваться такими ничтожными явлениями. Я не сомневаюсь, что в будущем великие художники будут волновать массы именно изображением настоящих страданий, и вместо возбуждения праздного любопытства к страданиям лентяев, от нечего делать влюбляющихся в праздных барынь, будут говорит нам о великих страданиях матерей у кровати умирающих детей, о мучениях честных, ищущих правды, людей от невозможности исполнить задачу, возлагаемую на нас природой — увеличивать и сохранять жизнь. Пока же половая жизнь дает так мало радостей, что есть люди, сознательно предпочитающие половое воздержание; самое ужасное доказательство того, как мало радостей дает половая жизнь, состоит в том, что пропаганда скопчества, не смотря на всю противоестественность этой секты, вызывала постоянные запрещения.
Половая жизнь необходимо должна причинять больше страданий, чем наслаждений; если-бы это не было так, природа не наделила-бы нас столь интенсивным наслаждением при половом акте; только это интенсивное наслаждение, помрачающие сознание, заставляет человека идти на встречу неизбежным страданиям.
Теперь перехожу к третьей группе чувствований — к социальным; вместе с ними я рассмотрю и все высшие чувствования. Если при современном состоянии пауки мы можем с полной точностью измерить физиологические условия всех низших чувствований и потому определить сумму страданий и наслаждений в сфере этих чувствований, то относительно высших чувствований мы не можем говорить об их физиологических условиях. Мы, конечно, знаем, что высшим чувствованиям соответствуют процессы в головном мозгу и даже во всем организме, но пока не может быть и речи о точном измерении этих процессов; мы хорошо знаем, напр., что происходит в организме, когда мы страдаем от жажды, но не знаем, в чем состоит органический процесс, соответствующий страданию вора, пойманного на месте преступления, удовольствию инженера, составившего прекрасный, по его мнению, чертеж моста и т. п. Поэтому в сфере высших чувствований мы не можем вполне пользоваться нашим методом для измерения суммы страданий
