там, где «все вещи становятся уединенными и неспешными».
Это были сцены — по случайности соответствующие нацистскому сельскому китчу наихудшего сорта, — которые будут направлять дальнейшую философию Хайдеггера.
Карл и Гертруда Ясперс также бились все 1930-е годы в поисках ответа на вопрос: должны ли они покинуть Германию? Нюрнбергские законы 1935 года серьезно ограничили их жизнь: они лишили евреев гражданства и запретили смешанные браки, хотя уже существовавшие, как и их, до поры до времени официально терпели. В следующем году из-за своего брака Ясперс потерял университетскую должность. И тем не менее они не могли заставить себя уехать. Вместо этого супруги не высовывались и жили осторожно, так же как Ясперс научился всегда с осторожностью дышать и двигаться, боясь повредить жизненно важные органы.
Ханна Арендт, напротив, уехала рано: ей помогло веское предупреждение. Сразу после прихода к власти нацистов, весной 1933 года, ее арестовали во время изучения материалов по антисемитизму для Немецкой сионистской организации в Прусской государственной библиотеке Берлина. Квартиру обыскали; их с матерью ненадолго поместили под стражу, а затем отпустили. Они сбежали, даже не остановившись, чтобы оформить документы. Перебрались в Чехословакию (тогда еще безопасную) способом, слишком невероятным, чтобы быть правдой: у сочувствующей немецкой семьи на границе был дом с парадной дверью в Германии и черным ходом в Чехословакии. Семья приглашала людей на ужин, а ночью пропускала их через заднюю дверь. Из Праги Арендт и ее мать отправились в Женеву, затем в Париж и, наконец, в Нью-Йорк, где и поселилась Арендт. Позже она сказала интервьюеру на телевидении, что все с самого начала знали, насколько опасна нацистская Германия, но теоретически знать — это одно, а действовать в соответствии с этим и сделать это «личной судьбой» — совсем другое. Так или иначе, они выжили.
Бывший оппонент Хайдеггера в Давосе [29], Эрнст Кассирер, преподававший в Гамбурге с 1919 года, в отличие от Ясперсов не колебался. После принятия апрельских законов 1933 года он оценил быстро ситуацию и уже в мае уехал вместе с семьей. Два года Кассирер провел в Оксфордском университете, затем шесть лет в шведском Гетеборге; а когда стало казаться, что Швеция перейдет под контроль Германии, он переехал в США, где преподавал в Йельском университете, а затем в Колумбийском. Кассирер дожил почти до самого конца войны: 13 апреля 1945 года в Нью-Йорке он умер от сердечного приступа во время прогулки.
Эммануэль Левинас уехал во Францию задолго до прихода нацистов к власти. Он преподавал в Сорбонне, натурализовался как француз в 1931 году, а когда началась война, записался в армию.
Дети Гуссерлей, Элли и Герхарт, эмигрировали в США. Самому Эдмунду Гуссерлю в ноябре 1933 года предложили должность в Университете Южной Калифорнии. Мне удивительно легко представить его в образе настоящего калифорнийца — всегда аккуратного, в костюме, прогуливающегося с тростью под пальмами и ясным белым солнцем — подобно многим другим европейским интеллектуалам в эмиграции. Однако он не стал покидать страну, которая была его домом. Мальвина Гуссерль держалась рядом с ним — столь же непоколебимая.
Гуссерль продолжал работать в своей обширной личной библиотеке. Студента, которого Хайдеггер едва не убил своим упрямством, Макса Мюллера, Хайдеггер часто посылал к Гуссерлю домой с поручениями, обычно чтобы тот был в курсе того, кто чем занимается и какие диссертации пишутся на философском факультете. Очевидно, Хайдеггер не хотел, чтобы Гуссерль оказался полностью изолирован, однако сам никогда его не навещал. Мюллер радовался возможности увидеться с великим феноменологом. Общаясь с ним, он сделал вывод, что Гуссерль действительно был довольно замкнут — главным образом потому, что мало интересовался внешними делами. «Он был ярко выраженным монологическим типом и, поскольку полностью сосредоточился на философских проблемах, не переживал начавшееся в 1933 году время как “тяжелое” — в отличие от своей жены».
Однако Гуссерль уделял больше внимания миру, чем казалось на первый взгляд. В августе 1934 года он подал заявку на поездку в Прагу на Восьмой международный философский конгресс, посвященный теме «Миссия философии в наше время». Ему отказали, поэтому он послал письмо, которое должно было быть зачитано на конгрессе. Это был краткий, но интересный документ, в котором Гуссерль предупреждал, что европейской традиции разума и философского поиска угрожает кризис. Он призывал ученых в каждой области взять на себя ответственность — «ответственность перед собой», или Selbstverantwortung, — чтобы противостоять этому кризису, и особенно создать международные сообщества, которые объединили бы мыслителей разных стран.
В мае 1935 года он вновь выступил с аналогичным посланием в лекции перед Культурным обществом в Вене, и на этот раз ему разрешили поездку. Ученые должны объединиться, сказал он, чтобы противостоять нынешнему падению в опасный иррациональный мистицизм. Единственной надеждой Европы является «героизм разума». В ноябре 1935 года он снова подал заявку на поездку в Прагу, получил разрешение и прочитал еще одну лекцию с аналогичными тезисами. В течение всего этого года Гуссерль развивал свои идеи в рамках более масштабного проекта. В январе 1936 года он закончил первые два раздела и опубликовал их под названием «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология» [30]. Поскольку антиеврейские законы теперь запрещали ему публиковать что-либо в Германии, работа появилась в Philosophia, международном ежегоднике, издававшемся в Белграде.
В августе 1937 года Гуссерль заболел и уже не смог оправиться. Зимой того же года его здоровье ухудшилось. Он продолжал работать с соавторами и посетителями над третьей частью «Кризиса», но не завершил ее. В последние месяцы рассудок подводил его; он мало говорил, но иногда произносил нечто вроде: «Я совершил много ошибок, но все еще может закончиться хорошо» или «Я плаваю в Лете, и у меня нет никаких мыслей». Затем — вероятно, в порыве прежнего честолюбия, — заявлял: «Философию нужно строить заново, с самого начала». Гуссерль умер 27 апреля 1938 года, ему было семьдесят девять лет. Сестра, ухаживавшая за ним, сказала потом Мальвине: «Он умер как святой».
Эдмунда Гуссерля кремировали, так как Мальвина боялась, что надгробие на кладбище могут осквернить вандалы. Она оставалась хранительницей дома, охраняя прах мужа, его великолепную библиотеку и архив личных записей — все написанное характерным стенографическим шрифтом, включая множество его неопубликованных и незаконченных работ, в том числе и последние разделы «Кризиса».
Хайдеггер не присутствовал на его похоронах, сославшись на болезнь.
5. Хрустеть цветущим миндалем
Глава, в которой Жан-Поль Сартр описывает дерево, Симона де Бовуар оживляет идеи, а мы знакомимся с Морисом Мерло-Понти и буржуазией
В 1934 году, после
