ее сущность: воля к ничто отрицала активную силу, приводила ее к самоотрицанию, к обращению против самой себя. Но тем самым она одновременно закладывала и основу для сохранения, триумфа и заразности реактивных сил. Воля к ничто была всеобщим становлением-реактивным, становлением-реактивными сил. Именно в этом смысле нигилизм сам по себе всегда незавершен: даже аскетический идеал противоположен тому, что обычно о нем думают, «это средство искусства сохранения жизни»; нигилизм – это принцип сохранения слабой, умаленной, реактивной жизни; обесценивание жизни, отрицание жизни создают тот принцип, в рамках которого реактивная жизнь сохраняется, выживает, побеждает и становится заразной [230]. 3) Что происходит, когда воля к ничто сочетается с вечным возвращением? Только так она порывает с реактивными силами. Только вечное возвращение делает нигилизм чем-то законченным,
потому что оно превращает отрицание в отрицание самих реактивных сил. Нигилизм, посредством вечного возвращения и в вечном возвращении, более не выражает себя как сохранение и победа слабых, но – как разрушение слабых, их
саморазрушение. «Это исчезновение проявляется в виде разрушения, инстинктивного отбора разрушающей силы <…> Воля к разрушению, выражение еще более глубокого инстинкта, воли к саморазрушению: воля к ничто» [231]. Вот почему Заратустра с первых страниц Предисловия воспевает «того, кто хочет своего заката»: «ибо он хочет погибнуть», «ибо он не хочет беречь себя», «ибо он без колебаний идет по мосту» [232]. Предисловие Заратустры содержит вечное возвращение как пока еще недоношенную тайну. 4) Нельзя смешивать обращение против самого себя с этим разрушением себя, с саморазрушением. В обращении против самого себя, порожденном реакцией, активная сила становится реактивной. В самоуничтожении отрицаются и приводятся к ничто сами реактивные силы. Поэтому саморазрушение названо активным действием,
активным разрушением [233]. Оно, и только оно, выражает становление-активными сил: силы становятся активными по мере того, как реактивные силы отрицают себя, самоустраняются во имя принципа, который еще недавно обеспечивал их сохранение и триумф. Активное отрицание, активное разрушение – вот состояние свободных умов, разрушающих в себе реактивное, подвергающих его – а заодно самих себя – испытанию вечным возвращением, даже если для этого придется желать своего заката; «это состояние свободных умов и сильных воль, они не способны держаться за отрицающее суждение,
активное отрицание составляет их глубинную природу» [234]. Таков единственный способ, за счет которого реактивные силы
становятся активными. Более того: именно таким образом отрицание, становящееся отрицанием самих реактивных сил, становится не только активным, но еще и
трансмутированным. Оно выражает утверждение, оно выражает становление-активным как власть утверждать. Ницше говорит тогда о «вечной радости становления, несущей в себе еще и радость уничтожения (anéantissement)»; «утверждение уничтожения и разрушения – вот что является решающим в дионисийской философии…» [235] 5) Поэтому второй отбор в вечном возвращении состоит в следующем: вечное возвращение производит становление-активным. Достаточно соотнести волю к ничто с вечным возвращением, чтобы понять, что реактивные силы не возвращаются. Как бы далеко реактивные силы ни заходили и каким бы глубоким ни было становление-реактивными сил, они не возвратятся. Маленький, жалкий, реактивный человек не возвратится. Посредством вечного возвращения и в вечном возвращении отрицание как качество воли к власти трансмутирует в утверждение, оно становится утверждением самого отрицания, властью утверждать, утверждающей властью. Именно это Ницше преподносит как выздоровление Заратустры, а также как тайну Диониса: «Нигилизм, побежденный самим собой» благодаря вечному возвращению [236]. Таким образом, этот второй отбор сильно отличается от первого: речь больше не о том, чтобы обычной силой мысли о вечном возвращении устранить из воли то, что выпадает из содержания этой мысли, а о том, чтобы благодаря вечному возвращению ввести в бытие то, что не может в него войти, не изменяя своей природы. Речь теперь не об избирательной мысли, но – об избирательном бытии; так как вечное возвращение – это бытие, а бытие – это отбор. (Отбор = иерархия.)
15. Проблема вечного возвращения
Всё это следует воспринимать исключительно как опись текстов. Их необходимо прояснить в нескольких аспектах: через взаимоотношения обоих качеств воли к власти, отрицания и утверждения; отношения между самой волей к власти и вечным возвращением; возможности трансмутации как нового способа чувствовать и мыслить и в особенности нового способа быть (сверхчеловек). В терминологии Ницше переворачивание ценностей указывает на активное, а не на реактивное (собственно говоря, это переворачивание переворачивания, раз уж реактивное начало с того, что заняло место активного); однако трансмутация ценностей, или переоценка, обозначает не отрицание, а утверждение, более того – отрицание, возведенное в степень утверждения, в высшую дионисийскую метаморфозу. Все эти пока еще не проанализированные нами аспекты формируют вершину учения о вечном возвращении.
Эту вершину мы едва различаем вдалеке. Вечное возвращение – это бытие становления. Но становление двояко: становление-активным и становление-реактивным, становление-активными реактивных сил и становление-реактивными сил активных. Но только у становления-активным есть определенное бытие; мы впали бы в противоречие, если бы утверждали бытие становления через становление-реактивным, то есть через становление, которое само по себе нигилистично. Если бы существовало возвращение реактивных сил, вечное возвращение впало бы в противоречие. Вечное возвращение учит нас, что становление-реактивным не обладает бытием. И именно оно учит нас тому, что существует становление-активным. Оно с необходимостью производит становление, воспроизводя становление-активным. Поэтому утверждение включает в себя два момента: нельзя полностью утвердить бытие становления, не утверждая существования становления-активным. Вечное возвращение имеет, следовательно, двойной аспект: оно представляет собой универсальное бытие становления, но последнее сводится к одной-единственной разновидности становления. Но только становление-активным обладает бытием, которое является бытием становления как такового. Возвращение – это целое, но целое, которое утверждается в одном-единственном моменте. Если мы утверждаем вечное возвращение в качестве универсального бытия становления, более того, если мы утверждаем становление-активным в качестве признака и результата универсального вечного возвращения, то утверждение открывает другой нюанс и становится еще глубже. Вечное возвращение как физическая теория утверждает бытие становления. Но в качестве онтологии отбора оно утверждает это бытие становления как «самоутверждающееся» из становления-активным. Мы видим, что в самой основе соучастия (connivence), которое объединяет Заратустру и его зверей, возникает недоразумение, проблема, которую не разделяют и не понимают звери, которая заключается в отвращении и выздоровлении самого Заратустры: «О вы, проказники и шарманки, – отвечал Заратустра, улыбаясь, – <…> вы уже сделали из этого навязчивый рефрен» [237]. Навязчивый рефрен – это цикл и целое, универсальное бытие. Но завершенная формула утверждения такова: да, целое, да, универсальное бытие, но при этом универсальное бытие выступает как единственная разновидность становления, а целое – лишь как один из его моментов.
