выравнивание конкурентного рынка. Социал-демократы больше не обличали все частные предприятия как грабителей и не требовали их немедленной приватизации. Теперь они ратовали за уменьшение размера крупных предприятий и за поддержку малого и среднего бизнеса. Другими словами, капитализм теперь оценивали не по критерию удовлетворения базовых потребностей, а по критерию достигнутого равенства.
Разновидностью этой стратегии стало новое определение бедности, которое левые стали предлагать в начале 1960-х годов: бедность, вызванная капитализмом, является не абсолютной, а относительной. Популяризованная в Соединенных Штатах Майклом Харрингтоном и его единомышленниками [277], новая аргументация отбросила претензию к капитализму как к системе, порождающей голодающий и потому революционный пролетариат, – капитализм не создавал абсолютную бедность. Скорее пролетариат может стать революционным оттого, что, в то время как их базовые физические потребности были удовлетворены, они видели, что другие члены общества имели намного больше по сравнению с ними. Считая себя исключенными и лишенными реальных возможностей достичь хорошей жизни, которой наслаждаются богатые, пролетариат будет чувствовать себя психологически ущемленным и поэтому готовым на отчаянные шаги.
Другая разновидность этой стратегии появилась как раскол прежде монолитного марксистского социалистического движения в ответ на кризис социализма. Оставив традиционный довод классового анализа экономического неравенства о том, что усилия должны быть направлены на достижение всеобщего классового самосознания, левые мыслители и активисты сконцентрировались на отдельных слоях человеческого общества, направив свои усилия на специфические проблемы женщин, расовых и этнических меньшинств. Марксистские темы конфликта и угнетения были привнесены в новый анализ отдельных групп, но главной темой снова было равенство. Так же как и в случае пролетариата в экономике, трудно было отрицать, что положение женщин, расовых и этнических меньшинств значительно улучшилось в либеральных капиталистических странах. Поэтому снова критика капитализма не могла быть направлена на то, что он загнал эти группы в абсолютную нищету, рабство или иную форму притеснения. Вместо этого критика сосредоточилась на отсутствии равенства между группами – например, речь не шла о том, что женщин сделали бедными, но скорее говорилось о том, что как группа они не могли достичь экономического равенства с мужчинами [278].
Общим для всех этих разновидностей был акцент на принципе равенства и снижении значимости принципа удовлетворения потребностей. В сущности, сменив нравственный критерий с потребностей на равенство, все эти новые версии левого социализма стали меньше цитировать Маркса и больше цитировать Руссо.
От представления о богатстве как о благе к представлению о богатстве как об источнике зла
Второе важное изменение в стратегии левых подразумевало еще более смелое изменение этической нормы. Традиционно марксистский социализм предполагал, что критерием нравственности социальной системы является ее способность адекватно удовлетворять человеческие нужды. Соответственно, достижение богатства было благом, так как богатство обеспечивало хорошее питание, жилье, здравоохранение и время для отдыха. То есть капитализм считался злом, потому что марксисты считали, что он лишил большую часть населения возможности пользоваться плодами богатства.
Но когда стало ясно, что капитализм прекрасно справляется с задачей накопления богатства и распределения его плодов – чем не может похвастаться социализм, – два варианта левой критики перевернули этот аргумент с ног на голову и начали осуждать капитализм именно за то, что он так хорошо умеет создавать богатство.
Один из вариантов такой аргументации появился в набирающих популярность произведениях Герберта Маркузе. На заре своей славы как лидирующего философа новых левых Маркузе был наиболее известен благодаря популяризации взглядов Франкфуртской школы в англоязычном мире, особенно в Северной Америке. Он изучал философию в Германии и был ассистентом Хайдеггера с 1928 по 1933 год, и в своей метафизике и эпистемологии Маркузе опирался на те же идеи Гегеля, что и Хайдеггер. Однако в политическом отношении Маркузе был глубоко увлечен марксизмом и пытался адаптировать марксизм к непредвиденной устойчивости капитализма в сопротивлении революции.
Вслед за Марксом Маркузе считал, что историческая цель пролетариата – быть революционным классом, задачей которого является ниспровержение капитализма. Но это предполагало такой сценарий развития событий, при котором капитализм приведет пролетариат к экономическим бедствиям, чего не произошло. Вместо этого капитализм произвел огромное богатство, и, согласно теоретическому нововведению Маркузе, капитализм использовал это богатство для угнетения пролетариата. Сделав представителей пролетариата достаточно богатыми для того, чтобы они могли вести комфортную жизнь, капитализм создал плененный класс: пролетариат оказался запертым в капиталистической системе, зависимым от ее подачек и порабощенным задачей восхождения по экономической лестнице и «агрессивной борьбой за существование и зарабатывание на жизнь» [279]. Это было не только завуалированной формой угнетения. Маркузе утверждал, что удобства и игрушки капитализма отвлекли пролетариат от его исторической цели – низвергнуть капитализм. Следовательно, то, что капитализм производит так много богатства, плохо, так как это является прямым нарушением морального императива исторического движения к социализму. Было бы намного лучше, если бы при капитализме пролетариат терпел экономические невзгоды, потому что тогда рабочие осознали бы свое угнетенное положение и были бы психологически подготовлены к выполнению своей исторической миссии.
Второй вариант критики капитализма был связан с тем, что растущая обеспокоенность экологическими проблемами была включена в левый дискурс. По мере того как марксистское движение раскололось и мутировало в новые формы, левые интеллектуалы и активисты начали искать новые способы атаки на капитализм. Экологические проблемы, наряду с проблемами женщин и меньшинств, стали рассматриваться как новое оружие в арсенале борьбы против капитализма.
Традиционная экологическая философия в принципе не находилась в конфликте с капитализмом. Все знают, что чистая, устойчивая и красивая окружающая среда хороша тем, что жизнь человека в такой среде становится более здоровой, благополучной и приятной. Люди, действующие в своих интересах, меняют среду обитания, чтобы сделать ее более продуктивной, чистой и привлекательной. В краткосрочной перспективе часто возникают издержки и компромиссы между экономическим ростом и экологической чистотой. Но, как выяснилось, в средней и долгосрочной перспективе здоровая экономика совместима со здоровой средой. По мере того как люди становятся богаче, у них появляется больше средств, с помощью которых можно сделать окружающую среду чище и красивее.
Однако новый импульс экологического мышления связал марксистские концепции эксплуатации и отчуждения с проблемами окружающей среды. Люди, как более сильный вид, неизбежно будут наносить вред более слабым видам и самой неорганической среде. Следовательно, по мере развития капиталистического общества результат эксплуатации будет проявляться в биологической форме отчуждения: люди отчуждают себя от окружающей среды, загрязняя ее и делая ее непригодной для жизни, а нечеловеческие виды жизни отчуждены от самой жизни, поскольку деятельность человека привела их к вымиранию.
Согласно этому анализу, конфликт между экономическим производством и здоровьем окружающей среды не только проявляется в краткосрочной перспективе, но и становится фундаментальным
