всё происходит в пограничных зонах. Не стоит удивляться, что диалектика оперирует такими понятиями, как противоположность, развитие противоположности или противоречие, разрешение противоречия. Ей неведом реальный элемент, из которого происходят силы, их качества и отношения; она знает только перевернутый образ этого элемента, отражающегося в абстрактно взятых симптомах. Противоположность может быть законом отношения между абстрактными продуктами, тогда как различие является единственным принципом генезиса или производства, который сам производит противоположность как простую видимость. Диалектика подпитывается противоположностями, поскольку ей неизвестны куда более тонкие и тайные различающие механизмы: топологические перемещения, типологические вариации. Что прекрасно видно на излюбленном примере Ницше: всю его теорию нечистой совести следует понимать как реинтерпретацию гегелевского несчастного сознания; это мнимо-разорванное сознание находит свой смысл в различающих отношениях сил, которые скрыты под мнимыми противоположностями. Сходным образом отношения христианства с иудаизмом не оставляют места для противоположности, разве что в качестве прикрытия или отговорки. Лишенная всех своих амбиций, противоположность перестает быть формирующей, движущей и координирующей: это всего лишь симптом, который следует интерпретировать. Лишенное стремления свидетельствовать о различии, противоречие проявляется в своем подлинном обличье: как вечная несуразица по поводу различия, невразумительное переворачивание генеалогии. На самом же деле, с точки зрения генеалога, работа негативного представляет собой самую грубую и приблизительную оценку игр воли к власти. Рассматривая симптомы абстрактно, превращая движение видимости в генетический закон вещей, сохраняя в памяти лишь перевернутый образ принципа, диалектика постоянно действует и развивается в стихии
фикции. Как могут не быть фиктивными ее решения, если фиктивны ее проблемы? Нет такой фикции, которую она не сделала бы одним из моментов духа, одним из своих собственных моментов. Если один диалектик может в чем-то упрекать другого, то точно не в том, что тот витает в облаках, ведь это фундаментальная характеристика самой диалектики. Как же ей в этом положении сохранить критический взгляд? Вся работа Ницше направлена против диалектики трояким образом: она не понимает смысла, поскольку ей неизвестна природа сил, реально овладевающих феноменами; она не понимает сущности, поскольку ей неизвестен действительный элемент, из которого происходят силы, их качества и отношения; она не понимает изменения и преобразования, поскольку довольствуется перестановками отвлеченных и ирреальных терминов.
У всех этих недостатков один общий источник: игнорирование вопроса «Кто?». Всё то же сократическое презрение к искусству софистов. Нам заявляют в духе Гегеля, что примиряются человек и Бог, как и религия с философией. В духе Фейербаха заявляют, что человек занимает место Бога, что Божественное он получает обратно как собственное имущество или свою сущность, а также что теология становится антропологией. Но кто есть человек и что такое Бог? Что есть частное и всеобщее? Фейербах говорит, что человек изменился, что он стал Богом; Бог изменился, сущность Бога стала сущностью человека. Но ведь тот, кто является человеком, не изменился: реактивный человек, раб, не перестающий быть рабом, даже представляя себя Богом, он всё тот же раб, машина для производства Божественного. То, что является Богом, тем более не изменилось: всё то же Божественное, всё то же высшее Существо, машина для производства раба. Что изменилось или, скорее, поменяло свои определения, так это промежуточное понятие, опосредующие термины, которые могут с равным успехом быть субъектом или предикатом друг друга – Бог или человек [478].
Бог становится человеком, человек становится Богом. Но кто есть человек? Всё то же реактивное существо, представитель и субъект слабой и обесцененной жизни. Что такое Бог? Всё то же высшее Существо как средство обесценивания жизни, «объект» воли к ничто, «предикат» нигилизма. И до, и после смерти Бога человек остается тем, «кто он есть», как и Бог – тем, «что Он есть»: реактивными силами и волей к ничто. Диалектика провозглашает примирение человека и Бога. Но чем является это примирение, если не прежним сообщничеством, давним сродством воли к ничто и реактивной жизни? Диалектика провозглашает замещение Бога человеком. Но чем является это замещение, если не водворением реактивной жизни на место воли к ничто, реактивной жизни, производящей теперь собственные ценности? С этой точки зрения представляется, что вся диалектика движется в пределах реактивных сил, что вся она эволюционирует в нигилистической перспективе. Строго говоря, есть одна точка зрения, с которой противоположность выглядит как генетический элемент силы; это точка зрения реактивных сил. Рассматриваемый со стороны реактивных сил, различающий элемент предстает в перевернутом виде, отображенным наизнанку, став противопоставлением. Есть одна перспектива, противопоставляющая фикцию реальности, развивающая фикцию как средство, с помощью которого реактивные силы побеждают; это нигилизм, нигилистическая перспектива. Работа негативного служит воле. Достаточно спросить, что это за воля, чтобы заранее понять, в чем состоит сущность диалектики. Несчастное сознание, развитие несчастного сознания, его разрешение, прославление несчастного сознания и его возможностей – этим открытием так дорожит диалектика. В противоположности выражаются именно реактивные силы, в работе негативного выражается именно воля к ничто. Диалектика – естественная идеология ресентимента, нечистой совести. Это мысль в нигилистической перспективе и с точки зрения реактивных сил. Диалектика – от начала и до конца глубоко христианское мышление, неспособное создавать новые способы мыслить и чувствовать. Смерть Бога – диалектическое и громкое великое событие; но событие это свершается под грохот реактивных сил, в дыму нигилизма.
В истории диалектики Штирнер занимает весьма своеобразное место – последнее, крайнее место. Он был отважным диалектиком, предпринявшим попытку примирить диалектику с искусством софистов. Он смог ступить на путь вопроса «Кто?». Он смог превратить его в сущностный вопрос, направленный сразу против Гегеля, Бауэра и Фейербаха. «Вопрос „Что такое Человек?“ становится вопросом „Кто есть Человек?“, и именно Тебе предстоит на него ответить. „Что это?“ предполагает реализацию концепта. Если же вопрос начинается с „Кто есть?“, он перестает быть вопросом, так как ответ на него персонально воплощен в спрашивающем» [479]. Иными словами, достаточно поставить вопрос «Кто?», чтобы привести диалектику к ее настоящему завершению: к сальто-мортале. Фейербах возвестил о человеке, занявшем место Бога. Но я настолько же не человек, не родовое существо, не сущность человека, насколько не был Богом и сущностью Бога, Человека и Бога переставляют местами; но стоит привести в действие работу негативного, как она тут же говорит: это еще не Ты. «Я не Бог и не человек, я не высшая сущность и не моя собственная сущность, ведь постигаемое мною как сущность во мне и как сущность вне меня, по сути, одно и то же». «Так как человек всего лишь представляет другое, высшее существо, то стоит высшему существу претерпеть, по сути, одну простую метаморфозу, как страх человека становится лишь другим аспектом страха Божьего» [480] –
