class="a">[566]. Но Дионис поведал Ариадне свою тайну: подлинный лабиринт – это сам Дионис, подлинная нить – это нить утверждения. «Я твой лабиринт» [567]. Дионис – это лабиринт и бык, становление и бытие, но это становление является бытием лишь тогда, когда его утверждение само утверждено. От Ариадны Дионис требует не только слышать, но и – утверждать утверждение: «У тебя маленькие уши, у тебя мои уши: впусти же в них рассудительное слово!» Ухо лабиринтообразно, ухо – это лабиринт становления или лабиринт утверждения. Лабиринт – это то, что приводит нас к бытию, нет бытия, кроме происходящего от становления, нет бытия, кроме бытия лабиринта. Но у Ариадны – уши Диониса: утверждение само следует утвердить, чтобы сделать именно утверждением бытия. Ариадна впускает
рассудительное слово в уши Диониса. То есть: она сама слышит дионисийское утверждение и превращает его в объект второго утверждения, которое слышит Дионис.
Если мы рассмотрим утверждение и отрицание как качества воли к власти, мы увидим, что между ними нет однозначного отношения. Отрицание противополагается утверждению, но утверждение отличается от отрицания. Мы не можем мыслить утверждение как то, что, со своей стороны, «противополагает себя» отрицанию: это означало бы внести в утверждение негативное. Противоположность – не только отношение отрицания с утверждением, но и сущность негативного как такового. Различие же – сущность утвердительного как такового. Утверждение – это наслаждение и игра с собственным различием, подобно тому как отрицание – это боль и работа свойственной ему противоположности. Но что это за игра различия в утверждении? Утверждение в первый раз было представлено как множественное, становление и случайность. Ведь множественное – это различие одного и другого, становление – различие с собой, а случайность – различие «между всеми», или дистрибутивное различие. Затем утверждение удваивается, а различие отражается в утверждении утверждения: момент отражения (рефлексии), когда второе утверждение берет первое в качестве объекта. Тем самым утверждение удваивается: как объект второго утверждения, оно теперь является утвержденным утверждением, удвоенным утверждением, различием, возведенным в наивысшую степень. Становление – это бытие, множественное – это единичное, случайность – это необходимость. Утверждение становления – это утверждение бытия и т. д., но только тогда, когда оно представляет собой объект второго утверждения, возводящего его в эту новую степень. Бытие называется становлением, единичное – множественным, необходимость – случайностью, но лишь тогда, когда становление, множественное и случайность отражаются во втором утверждении, принимающем их в качестве объекта. Таким образом, утверждению свойственно возвращаться или, другими словами, различию свойственно воспроизводиться. Возвращение – это бытие становления, единичное множественного, необходимость случайности: бытие различия как такового, или вечное возвращение. Если мы рассмотрим утверждение в его целостности, то не следует путать (разве что для удобства выражения) существование двух степеней утверждения с существованием двух отличных друг от друга утверждений. Становление и бытие – это одно и то же утверждение, только переходящее от одной степени к другой, поскольку оно является объектом второго утверждения. Первое утверждение – это Дионис, становление. Второе утверждение – это Ариадна, зеркало, невеста, отражение. Но вторая степень первого утверждения – это вечное возвращение, или бытие становления. Именно воля к власти в качестве различающего элемента производит и развивает различие в утверждении, отражает различие в утверждении утверждения, возвращает различие в утверждении, которое само утверждено. Развернутый в своем содержании, отраженный, приведенный к своей наибольшей мощи Дионис: таковы аспекты дионисийской воли, которые служат принципом вечного возвращения.
Урок вечного возвращения состоит в том, что негативное не возвращается. Вечное возвращение означает, что бытие – это отбор. Возвращается только то, что утверждает или уже утверждено. Вечное возвращение – это воспроизведение становления, но воспроизведение становления также является производством определенного активного становления: сверхчеловек, дитя Диониса и Ариадны. В вечном возвращении бытие предстает как становление, но бытие становления предстает лишь как становление-активным. Спекулятивный урок Ницше состоит в следующем: становление, множественное, случайность не содержат никакого отрицания; различие – это чистое утверждение; возвращение – это бытие различия, исключающее всё негативное. И возможно, этот урок остался бы непонятным, если бы не та практическая ясность, которой он пропитан. Ницше изобличает разнообразные мистификации, которые обезображивают философию: аппарат нечистой совести; ложное очарование негативного, которое делает множественное, становление, случайность и само различие несчастьями сознания, а несчастья сознания – эпизодами формирования, рефлексии или развития. Различие счастливо; множественное, становление, случайность сами по себе достаточные объекты радости; только радость возвращается: в этом состоит практический урок Ницше. Множественное, становление, случайность – это исключительно сугубо философская радость, в которой единичное, равно как и бытие и необходимость, радуется самому себе. Дело критики, которое составляет суть философии, никогда, начиная с Лукреция (сделаем исключение для Спинозы), не продвигалось так далеко. Лукреций, разоблачающий душевное смятение и тех, кто в нем нуждается, чтобы установить свою власть, – Спиноза, разоблачающий уныние, все его причины, всех, кто основывает свою власть посреди этого уныния, – Ницше, разоблачающий ресентимент, нечистую совесть, власть негативного, которая служит их принципом: «неактуальность» философии, ставящей себе целью освобождение. Нет несчастного сознания, которое не было бы одновременно порабощением человека, ловушкой для воли, причиной всех тех низостей, что свойственны мысли. Царство негативного – это царство могучих зверей, Церквей и государств, которые приковывают нас к своим целям. Убийца Бога совершил печальное преступление, поскольку он мотивировал его печалью: он хотел занять место Бога, он убил, чтобы «украсть», он, взвалив на себя Божественное, остался в средоточии негативного. Чтобы смерть Бога проявила наконец свою сущность и стала радостным событием, требуется время. Оно необходимо для устранения негативного, изгнания реактивного, это время становления-активным. Именно оно и составляет цикл вечного возвращения.
Негативное угасает у врат бытия. Прекращается работа противоположности, начинаются игры различия. Но где же то бытие, что не из другого мира, и как производится отбор? Ницше называет трансмутацией точку, где негативное претерпевает обращение. Оно утрачивает свою власть и свое качество. Отрицание перестает быть автономной властью, то есть качеством воли к власти. Трансмутация соотносит негативное с утверждением в воле к власти, она превращает негативное всего лишь в способ существования разновидностей утверждающей власти. Не работа противоположности, не страдание негативного, а воинственная игра различия, утверждение и радость разрушения. «Нет», лишенное силы, перешедшее в противоположное качество, само ставшее утвердительным и творческим, – такова трансмутация. И эта трансмутация ценностей является тем, что определяет Заратустру по сути. Если Заратустра проходит через испытание негативным, свидетельством чему его отвращение и его искушения, то не для того, чтобы пользоваться им как побудительной силой, и не для того, чтобы взвалить на себя его ношу или продукт, а чтобы достичь точки, где
