отмечают День Великомучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии (как же так иногда случается, что всё, или не так уж всё, но даже что-то, хоть и маленькое, встретится с таким же маленьким, вдруг встретятся, пересекутся, скрестятся, произойдёт такой вот карамболь, и превратятся эти два маленьких в значение, одно большое значение, как будто бы случайность обратится в закономерность, и больше – в неотвратимость… Вера, Великомученица Вера… Надежда, Любовь)… тогда, когда отмечают День Великомучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии, неофициальных покровительниц Святого Интернета, назначенных православной церковью (католическая, в свою очередь, назначила покровителем Уловителя человеческих душ, Святого Исидора), так вот все знают, что тогда наступает сентябрь, дни становятся короче, понижается температура воздуха, приближается время непогоды, а в тот, именно в тот день объявили ещё результаты сентябрьского рейтинга «Лаборатории Кашперского», в котором лидирующим всё же остался августовский Sobig.f, тот же сетевой Blaster (это запомнил Пётр Анисимович, и это осталось в памяти, как метка), да кому какое дело до всех этих червей и вирусов?.. до всех этих злодеев, выстроившихся, чтоб приводить в отчаяние верующих (читай пользователей)?.. погода тогда стояла уже отвратительная. Неслись ветры, продували и без того продуваемый всеми ветрами город… не всеми, возразил бы летописец, не было в этом городе тёплых южных и западных ветров.
Пели, обнявшись как в народном хоре имени, ну, хоть бы и заведующего городским зрелищным филиалом… что пели? Ну хоть бы и то, что пели:
Славное море – священный Байкал
Славный корабль – омулевая бочка.
…пели, обнявшись: Вера, Юлинька Крепсова (Юлия Аркадьевна), повзрослевшая Аня… и заканчивала запев, одиночно и пронзительно, Королева Нотной папки Неля-Нана-Нанси-Нансия:
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
Долго я тяжкие цепи носил, – подхватывал фото-редактор (полностью – Крупов Аркадий Юльевич), – Долго скитался в горах Акатуя, – подключались Бимов и Бомов, вместе с Бимом и с Бомом, и вот уже гремел хор, под управлением «темно-фиолетового рыцаря с мрачнейшим никогда не улыбающимся лицом», на самом же деле, попика в чёрной хламидке: – Старый товарищ бежать подсобил, Ожил я, волю почуя,– и ещё раз все вместе: – Старый товарищ бежать подсобил, Ожил я, волю почуя.
«…общество становилось всё веселее и, – как сказал любимый учитель, – оживлённее» 24
…и вот тогда уже, уже, да: и кафтан дыроватый, и грома раскаты, - и Вадим в определённом месте вывел: Эй, баргузин пошевеливай вал, и его новая любовь уже пела…
Ветер был на самом деле злой и с дождём, и ничем не хотел потрафить малоразговорчивой Великомученице Вере и мечтательной Великомученице Надежде. И главный редактор издательства «Z», преодолевая струящиеся потоки, пробирался туда, где в городе в одно место сходятся пять улиц, образуя пять углов, туда, где на одном из углов, в квартире на последнем этаже жил Вадим.
Сегодня родилась Вера. Сегодня день рождения у Веры.
Вера была высокой девушкой, ходила с гордо поднятой головой и на всех посматривала свысока. Была малоразговорчива. Веронику было трудно в чем-то переубедить, она упорно стояла на своем, даже если была не права. Тёмноволосая кареглазая, малоулыбчивая девочка, всегда выглядела не по годам серьёзной.
Но ничего этого про Веру, тогда, Пётр Анисимович не знал, как и не знал, вообще, Веру в лицо.
Вадим говорил про неё; она была девушкой Вадима; у неё сегодня был День рождения: они решили отметить вдвоём, а потом пригласили ещё Вадимова друга, Крипа Петра Анисимовича.
Аниска (да! Вадим называл его всегда – Аниска или на «ты» Пётр Анисимович) купил на близлежащей с метро и церковью (которая в рассказе должна была бы называться Марии Магдалины церковью), на площади с метро и церковью на ней и кучей цветочных ларьков купил Пётр Анисимович Аниска букет роз и стоял теперь в открытой двери, мокрый, с мокрым букетом, а Вадим, в глубину коридора, выкрикивал как трубач на полковой трубе: «Пётр Анисимович Крип! – и улыбался, и становился валторной: Ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту! Наш бедный родственничек».
Из глубины коридора (из коридорной глубины) вышла девушка – темноволосая, кареглазая и неулыбчивая.
Какой-то ток (не обязательно электрический) побежал по телу Петра Анисимовича Крипа. Пространство втянулось в одну точку и точка… а точка стала дуться и надуваться, и становиться всё больше, будто её надували, как воздушный шарик, и шарик не выдержал наконец и лопнул. И народился новый Свет, новый Сын. Миру явилось новое Пространство, и та история, которая была в начале, началась снова. Громадные песочные часы начали новый отсчёт. Пётр Анисимович следил глазами за сквозящей песочной струйкой, и песчинки, подобно мигам жизни, кадрам киноплёнки… да, собственно, не так миги и кадры как мимолётная их смена… ещё не сумеешь рассмотреть один, как второй уже… и третий, и четвёртый…. коридор-прихожая уехала в перспективу черными и белыми квадратами с на них стоящими, нет, с на них передвигающимися медленно и безостановочно, тёмными, будто покрытыми полупрозрачными покрывалами фигурами. Лампа на далёкой стене светила тускло и так, что свисающие с потолка пуки трав казались когтистыми крыльями демонов, теми, которые вечно нас преследуют, проникают в наши мысли, волнуют нам неправедные желания, подстрекают нас на зло, собирателями душ, зрителями и глазастиками… за стеклом песочных часов, уходящая вверх к зарешёченным окнам каменная лестница. На полу, закрывая совсем один из чёрных квадратов (совсем да не совсем… как сказал бы тут любимый автор: «посерёдке – нет, не совсем посерёдке… именно это было отвратительно…»), не совсем закрывая, а оставив чуть приметную, но приметную всё же полоску квадратной грани (грани квадрата) – лист, с графиком, на котором в системе координат начертаны: параболы, гиперболы, директрисы, биссектрисы, фокальные радиусы и цифры, и буквы, и трёхчлены, и уравнения. Над графиком два кроличьих существа, передвигающих по очереди от точки к точке графика маленькую фигурку. А вокруг, в стенах, деревянных и коричневых, полувдвинутые или полувыдвинутые, то, что у немцев называется Schubladen, а у русских переиначено в шуфляды, выдвижные ящики со старинно-исписанными папками.
На белых нитках (потому что другие не были бы видны) свисают такие же белые и тоже с графиками, шевелящиеся от веяния воздуха, уже отработанные листы. Демоны владеют пространством и управляют стихией, и фигуры следуют за их взглядами; фигуры анимируют (я бы понимал это слово, здесь, как передвижение, или перенос самого себя, или своей же души своими же руками в пространстве, и при этом мне виделся бы конкретный Сизиф, а не абстрактный Саваоф, конкретный Сизиф, упирающийся в свалившийся на его
