...И разбудил же! В привычное время я встал... и, по-моему, выспался! Привычно заправив постель, я умылся холодной водою (кран в умывальнике только один).
Моим первым желанием было узнать, как себя чувствует Юрьич: вдруг вызов Ирины - лишь паника, глупость? Я поднял трубку... и тотчас вернул на рычаг: там, у него, телефон в коридоре, и чтобы ответить, ему надо встать. Хороша забота о больном... Соседей в квартире может не оказаться - и буду трезвонить... нет уж, лучше зайду.
Проснувшийся город распахивал окна, сидел на балконах за чашечкой чая... Размеренная, но "плотная", насыщенная жизнь нашей как бы "столицы" чуть тише, "мещанистей" жизни портового города. Это как два антуража - не только для наших "друзей" Наблюдателей. И для себя, ведь кому-то по нраву фабричные здания, запах металла и грохот цехов; другому - деревня, избушки и тишь. Мой "антураж" - невысокие домики, чуть старомодные лавки (язык не поворачивается назвать эти милые лавочки громким, каким-то "казённым" именем "магазин") райцентра, как будто забытого временем.
Снова дом доктора. Два этажа, из которых на первом, почти целиком занимая его, квартира - семь комнат. Четыре из них - "филиал поликлиники", три - занимаемы собственно доктором.
Я встал под дверью, зачем-то одёрнул китель, и, взяв за звонок... постеснялся. Представил: раннее утро, звоню, открывается: заспанный доктор... заспанная доктор в пижаме. По-моему, я покраснел...
"Нет, доктор и так прочитает записку", - решил я, покинув подъезд, - "но надо сказать Анатольичу. Вот телефонная будка".
Дойдя до угла, я открыл её дверцу: обычная красная будка, но сам аппарат без монетоприёмника. Связь, как и радиоточка - бесплатна, надёжна, порой обязательна. Ибо важна стратегически: задержка срочного звонка по причине отсутствия "двушки" бывает опасна. Сбой от того, что срочные данные запоздали - возможен и неприемлем. Для этой же цели на все телефоны звонить нужно "с диска": межгород заказывать - долго. Непозволительно долго.
Я вспомнил все три телефона, и тут же отбросил домашний: мой "босс" уже явно не дома. Придётся звонить на работу. Вот только звонить через Надю, или же "сразу" ему?..
Секунду подумав, я вышел. Не позвонив, как и Юрьичу. В этот раз даже не взявшись за трубку: сначала решим, будем ли мы говорить Наблюдателям. Именно так: Наблюдатели слушают.
Вот и контора. В единственной, "общей", приёмной, дежурит Надежда. (Вот ведь игра слов: в будущем, когда нас перестанут возить сюда, именно Надя феноменальной своей памятью станет последней надеждой для нас, подлежащих забвенью.) Впрочем, "дежурит"-то сказано в корне неверно: в приёмной работает только она. Просто Надежда приходит пораньше, и кажется, будто она здесь дежурила, "с ночи", как сторож...
Едва я вошёл,
-- Его нет, Витёк, здравствуй, - немного напевно сказала она.
Потом подняла глаза:
-- Не говорил он, что будет так рано. Что за ЧП?
-- Я Юрьичу доктора вызвал, - шепнул я одними губами.
-- Тоскливо. Во сколько встречаетесь - договорились? Звонил ему?
-- Не уверен, что разговор телефонный.
Секунду подумав, она поднялась и шепнула на ушко:
-- Он как всегда "на пленэре". Попробуй успеть или хочешь - я перехвачу его по телефону. Повод придумаю.
Я посмотрел на часы (деревянная башня с латунным декором): до отправления поезда было минут эдак семь.
-- Успею!
И выбежал как на пожар.
Наш город - не больше десятка домов, не считая больницы, вокзала, сараев во двориках, милых беседок, а также конторы, депо и складов... Я пробегаю его за минуту.
Вокзал не толпится, толпа вся в вагонах. У кассы - тем более нет никого. Покупаю билеты, ведь льгот у нас нет: любая работа хранит себестоимость, так что "бесплатно" - это "из чужого кармана", "на деньги других". Бесплатный проезд одного пассажира оплатит другой, покупая билет: в его цену войдут и расходы на первого.
Пулей влетаю в вагон. Звон станционного колокола: время, пора отправляться. Короткий свисток паровоза: мол, он заторможен. Кондуктор вращает штурвал: через тяги, валы, балансиры отводит колодки двух смежных вагонов (ещё двух - штурвал на вагоне-купе). На последнем его обороте из трубки в полу появляется красный шпенёк-"маячок". Кондуктор встаёт на подножку, в руке его жёлтый флажок.
Свисток паровоза - и лязгнули сцепки.
Вагон компоновкой похож на вагон электрички, однако отделан не пластиком. Плотно, любовно подогнаны доски "вагонки"; высокие узкие окна имеют наличники тёмного дерева. Над головою блестящие медные поручни... Стиль. Красота.
Народу немного, обратно поедет побольше: дела, как известно, решаются в городе. Поэтому утренний поезд и носит прозвание "в город". Их львиная доля вернётся вечерним, поэтому он - "развозной". А в полдень народу немного, но точно загрузку поди угадай, и поэтому он - "бессистемный". И в полночь - товарный "экспресс Полуночник".
Я сел на свободное место. До нужной мне станции восемь минут, пять минут ожидания... стоп, я же сейчас пассажир. Через восемь минут я сойду на перрон полустанка, где буду иметь разговор без "прослушки". Мы часто так делаем. Можно сказать, полустанок - секретная "явка" для целой столицы.
Все восемь минут я как Штирлиц "крутил" в голове разговор с секретаршей: её реплики и даже тон - безупречны. С моей стороны две ошибки. И если "Не уверен, что разговор телефонный" можно понять и как "босс не оценит", то "Успею!" - ошибка, и грубая. Если (фактически наверняка!) там стоит микрофон, Наблюдатели смогут понять, что мне сообщили, где шеф.
За минуту до станции резко свистит паровоз, и кондуктор выходит к штурвалу. При длинном гудке он бы выбежал пулей и тотчас же начал крутить, а сейчас, при коротком, он встал на площадке и ждёт пока поезд замедлится.
Поезд подъехал к перрону и замер. Кондуктор вращает штурвал, прижимая колодки к колёсам, и только затем покидает площадку. Выходим и мы. Публика быстро, но чинно расходится: кто по тропинкам под сенью деревьев, другие готовят пикник на траве...
Я взглядом искал Анатольича. Вскоре нашёл его: "шеф" с кочегаром "сейчашней" бригады стоят у резных деревянных перил. Подошёл, поприветствовал их, машиниста.
-- Устали? Двенадцать вагонов туда, восемь обратно... - спросил Анатольич.
-- Особенно Юрьич.
-- Да брось ты: он в этом плане покрепче тебя.
-- Обычно - да. Сегодня, похоже, приболел. Я Ире в ящик записочку бросил.
-- Правильно: сам он к врачу не пойдёт, - говорит Анатольич, - Подменишь?
Последнее слово не мне, кочегару. Конечно, мы знаем, как он любит ездить, однако я счёл своим долгом спросить:
-- Тебе трудно не будет?
-- Да брось ты, в охоточку. Главное - день-два, а потом два-три дня в обычном режиме, а то "поломаюсь". Лады?
-- Лады, - говорит Анатольич, - День. А потом, будет надо, придумаем график. Пойдём, поедим?
Причём "поедим" - это явно ко мне.
В сторонке, но всё ж таки рядом с перроном, "кафешка"-беседка. Под крышею несколько столиков, дощатый пол почти вровень с землёю, и - ни загородок, ни даже перил. В глубине, над прилавком, сияет большой самовар (настоящий, с трубой). И на фоне "кафешки" наш поезд настолько естественен, мил и логичен, что будь здесь какой-то другой, это было б эклектикой.
Поезд красив. Он красив и частями-вагонами, и целиком. Он единого стиля и точных пропорций. Я знаю составы из Внешнего: буднично, серо. Я видел "болид" Современничков: точные грани, точёные линии. Это не поезд: болид, звездолёт...
У нас - паровоз и четыре вагона: почтовый, купейный и два "пригородных" (именно так, то есть именно в этом порядке). У всех пассажирских вагонов - площадки с витыми перилами: может, не очень практично ("потеря полезной длины"), однако такие вагончики - это романтика, как самовар с настоящей трубою...
Звонок об отправке, свисток паровоза, и поезд уверенно, мягко пошёл. До его возвращения - час тридцать четыре минуты. Мы входим в "кафешку"... и тотчас же видим Ирэн. Слегка приподняв головные уборы, вторгаемся в докторский завтрак:
-- День добрый, Ирина Васильевна!
-- И вам желаю здравствовать. Не беспокойте вашего друга: ему надо выспаться.
-- Что с ним? - вопрос Анатольича.
-- Здоров. Но здорово утомился. Я прописала ему витамины, заказала к обеду бульон.
-- Когда ты успела? Я бросил тебе записку ночью...
"Моё удивление можно принять за бестактность, как будто съехидничал". Я засмущался.
-- Я сплю очень чутко. А дверь в парадном с пружиной, гремит.
"Ну вот, разбудил её в три часа ночи...". Смущаюсь до ужаса.
Доктор спокойно продолжила трапезу. Я же "осилил" лишь чашечку чая: в присутствии Иры я очень боюсь показаться неловким. Поэтому я, испросив разрешенья помочь ей, достал из хранилища Ирин мольберт, и, сверившись с начатым ею рисунком, отнёс мольберт к "Малой Поляне", где в сильном волнении ("вдруг я отнёс не туда!"), я и дождался любимого доктора.
