И долго, долго может беседа дружеская продолжаться! Нет ничего радостнее, чем спор дружеский вести, о прошлом вспоминая да в будущее заглядывая».
За разговором Горыныч чуть совсем в трясину с головой не ушёл.
– Прости нас, Добрыня! – произнесли головы хором.
Добрыня, высказавшись, благодушно кивнул. Простил он друга, увидел раскаяние искреннее. Вытащил Горыныча из болота, поставил на сухое место. Они бы много ещё что сказали друг другу, но тут чудища окончательно окружили со всех сторон нас с Забавой, протянули кривые руки, распахнулись чёрные рты. Я выпустил, сколько мог, стрел, но врагов ничего не брало. Тёмная сила продолжала наступать. Чудища толкали нас в болото. Без богатыря здесь точно не справиться.
– Добрыня! – в один голос закричали мы с Забавой.
Я встал перед любимой, загораживая её от недругов. Не дам в обиду! Сам умру, а спасу.
– Э-э-эх!
От сильного удара покатилось одно чудище. Второе получило мощный пинок богатырской ногой.
Добрыня!
Учитель кивнул, чтобы я за его спиной встал, и начал крушить силу тёмную, направо-налево раздавать удары мощным кулаком. А чудищ всё больше, они наступают всё плотнее.
Смотрю, Горыныч наскакивает на избушку, бьёт её то с одной, то с другой стороны. Шатается избушка, но держится. Схватила куриной лапой Горыныча, второй собралась нанести удар. Но тут подоспел Добрыня. Занёс копьё, шарахнул – покачнулась избушка. Всё внутри неё покатилось, плеснулся чан. Но вот избушка встала ровно, схватила огромный трухлявый пень и бросила в спину богатырю. Добрыня упал без чувств. Горыныч кинулся кусать и щипать ногу, но избушка откинула его и подбежала, собираясь затоптать. Горыныч извернулся и помчался прочь.
Добрыня поднял голову. Видит: на него чудища идут, обступили со всех сторон, вот-вот задавят. Пытался он от них оттолкнуться, но нет ему места для богатырского замаха. Тут к этой куче-мале ещё один пень присоединился, богатыря стал душить. К этому пеньку верблюд как раз привязан был. Верблюд заорал нечеловеческим голосом. Горыныч верблюда зацепил за хвост, Горыныча за хвост избушка схватила. Дёрнула. И вся эта цепочка – Горыныч, верблюд, пенёк, Добрыня – взлетели в воздух да рухнули на землю.
Мы с Забавой спрыгнули с безопасного бревна, протянули Добрыне богатырское копьё. И он начал им размахивать направо-налево, разгонять врагов. Избушка Горыныча поймала, вот-вот задушит в своих курячьих лапах. Из избушки выглянул Колыван. Довольный, улыбка от уха до уха.
– Был русский дух, да весь вышел, – крикнул он из окна.
Разозлился Добрыня. Не одного его сейчас обидели, а весь русский народ. От злобы сил у него прибавилось. Схватил он пенёк побольше да и забросил в окно. Прямо в Колывана. Избушка не устояла на длинных ногах и покатилась по земле. Чан у неё внутри опрокинулся и разбился.
Все заговорённые чудища тут же замерли на месте.
– Ох, – только и смог сказать Горыныч, бессильно растягиваясь на земле.
Битва закончилась.
Я поймал верблюда и подвёл его к Добрыне. Забава встала рядом со мной.
Из окна избушки высунулась Баба-яга, выплеснула воду из чашки и как ни в чём не бывало произнесла:
– Никуда отсюда не поеду. Вон место какое чудное! Буду дальше экологию улучшать.
Распахнулась дверь, и на пороге избушки появился Колыван. Под мышкой шкатулка с долговыми расписками, в руке сухарик. Верблюд учуял вкусный запах, подбежал к Колывану. Тот взгромоздился на верблюда, хотел на нём поскорее восвояси уехать. Но не такой зверь верблюд, чтобы вот так сразу седока везти. Стоял, жевал сухарик, но не двигался с места. Колыван его и по бокам стучал, и поводом бил. Верблюд ни в какую. А тут и Добрыня подошёл. Сдёрнул купца с верблюда, поставил на землю. Не убежит никуда. Хватит, набегался.
Я как увидел Колывана, у меня кулаки сами собой сжались. Вот ведь тип какой противный! Если бы не он, мы бы с Забавой давно вместе были!
Колыван стоял перед нами, глазки его бегали, он переминался с ноги на ногу, шкатулку прижимал к себе. Забава смотрела на него с жалостью. А Горыныч почти и не смотрел, не мог. Здорово его избушка отделала – из-за синяков глаза еле открывались. Больше всего пострадала средняя голова – оба глаза у неё заплыли.
– Ну, что делать с ним будем? – спросил собравшихся Добрыня.
– Голову ему отрубить! – в сердцах крикнул я.
Нет, ну а что? Он вон сколько дел наворотил, а мы жалеть будем?
– Да ты что? – дёрнула меня за рукав Забава и повернулась к Змею. – Ты что думаешь, Горыныч?
– Не знаю, – покачал он головами, – мне про голову очень понравилось.
Забава с надеждой посмотрела на Добрыню. Он нахмурился.
– Предлагаю голосовать, – наконец произнёс богатырь. – По старому русскому обычаю.
Тут как раз пригодилась шкатулка Колывана. Добрыня вынул оттуда расписку, разорвал её на кусочки и раздал нам. Колыван тоже протянул руку, заискивающе посмотрел на богатыря.
– Ты не голосуешь! – строго произнёс Добрыня и забрал листок себе.
Мы принялись заполнять бумажки – для этого дела вокруг нашлось много угольков. Колыван бродил рядом с нами, подглядывал, что мы пишем. Волновался. И правильно делал. Я заметил, что Забава посматривала на Колывана с сочувствием. Как она так может? Он же её украл! Чуть женой насильно не сделал. Я сжал уголёк и написал своё решение. Никакой пощады! Глянул на Горыныча. Тот тянул свои длинные шеи, подсматривал.
– Не списывать! – строго напомнил Добрыня.
Горыныч сконфузился, стал писать своё.
– Ну, попрошу сдавать, – дал команду Добрыня.
– Подписываться надо? – спросил Горыныч.
– Нет, – ответил Добрыня.
Чего тут подписываться? И так ясно, кто что предложит.
Добрыня собрал листочки.
– Так, – стал читать он. – «Простить и отпустить».
Забава потупила глаза. Понятно, это её записка.
– Отрубить голову... – прочитал Добрыня и посмотрел на меня.
А что? Нечего церемониться с ним. Он нас не жалел.
– Кто виселицу нарисовал? – спросил Добрыня и показал следующую записку, где был нарисован столб с перекладиной и тремя верёвками. Горыныч кивнул. Он тоже поддерживал мою идею.
– Ну что ж... – начал богатырь и не договорил.
Колыван исчез. Только что здесь стоял. Да вот же он! Бежит по болоту как заяц.
– Стой, ирод! – кинулся я за ним. Но остановился – болото же.
– Утонет! – испуганно прошептала Забава.
–
