перспективы космоса», происходящие радикальные творческие эксперименты и перемену в политических взглядах
98. Безусловно одно – глубоко интимное переживание смерти, в то же время позволяющее раскрытие жизни на фоне вечности, выводит поэтические опусы Косовела на особый уровень, на котором уже оказываются недействительны какие-либо марки отдельных течений. Но, насколько мы видим, в экспрессионизме тема смерти также получает разнообразные трактовки. Неизменным, однако, остается понимание смерти «не как угасания, а как колоссального, бесконечного явления трагической самоотдачи» (К. Эдшмид)
99.
Другим важным мотивом, связанным с темой смерти и выступающим антитезой к ней в виде экспрессионистского восклицания «О человек!»100, является мотив вечного падения и вечного восхождения, распада и торжества, который формирует в поэзии Косовела концепт Нового, интегрального человека. Экспрессионистская поэтика диссонансов в виде неразрывности трагической безысходности и светлого начала находит свое воплощение в стихотворении «Падать»:
O zatajeno poslanstvo človeka!
Kot žična mreža je palo
na moj obraz in ga raztrgalo.
Kakor zobovje koles,
zobovje zveri.
Drevje v dolini,
vas v tišini,
ptica v sinjini.
Ti pa si ves krvav —
mučenik, ozdravi!
Na strašno bolniško posteljo
žalostne onemoglosti
si prikovan.
Smrti si želiš?
Smrt, samo smrt.
Padati.
Padati.
Padati.
In kakor ptica v perotih
zraka napiti se
in v labirintih, na neznanih potih
skriti, potopiti se101.
О, потаенное призвание людское!
Железной сеткой пало
на мое лицо, на части разорвав.
Как зубцы колес,
зубы зверей.
Деревья в долине,
деревня в тиши,
птица в синеве.
Мученик, кровью истекающий,
излечись!
К страшной больничной кровати
унылым изнеможением
тебя приковало.
Смерти желаешь?
Смерть, только смерть.
Падать.
Падать.
Падать.
И как птица с расправленными крыльями
воздуха напиться
и в лабиринтах, на неизведанных путях
скрыться, потонуть.
В стихотворении «Таинственный полюс» космические мотивы тоски по трансцендентному передают состояние душевного полета, соприкосновения с вечностью, которые воплощены в образе стремительно несущейся торпеды:
O, vedel sem,
da molk moje duše
se prebudi
z lučjo noči.
– O bedni molk! —
Tečaji bleste se
iz goste sinjine,
iz globoke daljine
v srce razraste se
srebrna luč.
Vedel sem, da se razživi
s hrepenenjem vetra —
da zaihti
in zapoje moja bolest
od blestenja
nevidnih tečajev.
O, vedel sem.
Ker samo to
mi je dano,
da se nad strehami
trudnega dneva
duša spusti
v svobodno,
od vetrov splašeno,
nebo.
—
Torpedovka jadrna
kot krogla,
pognana v noč,
beži moja duša.
In na nji mornar,
odet v bel plašč,
in na nji mornar,
izstrelejn v večnost102.
О, я знал,
молчание моей души
пробудится
светом ночи.
– О, несчастное молчание! —
Полюса поблескивают
в густой синеве,
из глубокой дали
в сердце прорастает
серебряный свет.
Я знал, что он оживет
вместе с тоской ветра —
застонет
и запоет моя боль
от блеска
невидимых полюсов.
О, я знал.
Поскольку только это
мне дано,
что над крышами
уставшего дня
душа пускается
в свободное,
потревоженное ветрами
небо.
—
Торпеда стремительная
как пуля,
выпущенная в ночь,
беги, моя душа.
И на ней моряк,
одетый в белый плащ,
и на ней моряк,
выстреленный в вечность.
Косовел первым в Словении начал всерьез рассматривать техническую цивилизацию как художественный мотив, он использовал в своем поэтическом репертуаре почти все слова из современного технического словаря103: автомобиль, скорый поезд, вокзал, аэроплан, торпеда, мотор, ракета, электричество. Современный транспорт как символ современного мира имел коннотацию динамизма, свободы, преодоления и подчинения времени и пространства. Скоростное движение поезда соотносится со стремительным порывом души поэта, которая также набирает скорость, чтобы взлететь в вечность. Поезд – желание активности, а также стремление убежать от реальности, возвыситься до бесконечного. В стихотворении «Путешествие» поездка на поезде – это знакомство с другими краями, возникает оппозиция «родина» – «чужбина», последняя ассоциируется с блужданиями, чувством одинокой неприкаянности, тревоги и чужести104. Отношение Косовела к технике опять же носило явно двойственный характер, он выступает против технизированного и механизированного, прежде всего футуристского, человека, который отчужден и раздавлен под тяжестью современной цивилизации. Поэт утверждает, что человек не автомат, и призывает уничтожить фабрики Тейлора. Мир техники – это мир, в котором человек теряет свою органичность, способность к парадоксальному мышлению, отчужденный человек живет среди «предметов без души», вместо того чтобы вместе с ними создавать свойственное архаичному сознанию единство человека и вещи. Такое восприятие технической цивилизации также соответствует и константам поэтики экспрессионизма, где наравне со страшной тревогой в отношении прогресса энтузиазм молодого поколения вызывают открытия в сфере перемещения в пространстве и увеличение его скорости: так, одним из главных экспрессионистских мотивов становится поездка по железной дороге и на автомобиле.
В связи с мотивом путешествий следует также упомянуть важный экспрессионистский топос странствия, уже здесь упомянутый и соотносимый с лексемами «чужой», «чуждый». Вопреки завораживающему экспрессионистов миру скоростного транспорта, данный топос все же представляет собой пеший путь, сохранив таким образом романтические элементы странствия и возвращения, обретающие поистине экзистенциальные ноты со стремлением к неизведанному и бесконечному105. В лирике словенского поэта это также один из константно присутствующих мотивов, получающий выражение в виде образа пути, «серой дороги», усталого, потерявшегося путника, которого ведет как чувство тревоги, так и ожидание, благоговение, жажда нового: «Ставлю тебе памятник, странник, / заплутавшийся странник. / Знаю твое израненное сердце, / вижу твои иссохшие жилы. / Ставлю тебе памятник, странник»106.
Город в поэзии Косовела также выступает абсолютно в экспрессионистском ключе: это пыльные серые улицы и тротуары, пустынные или
