/ чтоб выжечь все, что живо в жилах! / Мечтаю погрузиться в сон, / но – неуемный – спать не в силах»
86. Здесь Косовел далек от трактовки смерти словенскими религиозными экспрессионистами, видящими в ней мост, возвращающий человека на бесконечную «родину», ключ к метафизическому осознанию себя; он никогда не называет смерть сестрой
87.
Тема гибели на поле боя с редкими у Косовела деталями военных реалий звучит в стихотворении «Измождение», написанном по следам детских воспоминаний. В нескольких штрихах воссоздана печальная вереница измученных и истощенных людей и животных, среди них и умирающий «экспрессионистский человек»:
Onemoglost
Ekspresionistični človek
umira.
Tren
Konji so žalostni
Vojaki so trudni.
Parklji volov
so izbrušeni do mesa
Razbeljena cesta
Frajtarska zvezda
Vojaki so brez pušk
Palice imajo
Samo še palice
Elastika telesa <…>88.
Измождение
Экспрессионистский человек
умирает.
Обоз
Кони понурые
Солдаты усталые.
Воловьи копыта
стерты в кровь
Дорога раскалена
Звездочка ефрейтора
Солдаты без винтовок
Палки у них
Одни только палки
Тела эластичность <…>.
Особое место в творчестве Косовела занимают два ключевых для него произведения: «Трагедия в океане» и «Экстаз смерти», созданные практически одновременно летом 1925 г. Их нельзя охарактеризовать как полностью экспрессионистские89, но элементы экспрессионистской поэтики в них активно присутствуют. Тема апокалиптической очистительной смерти занимает в обоих текстах центральное положение.
В балладе «Трагедия в океане» разыгрывается трагедия светопреставления, финальным аккордом, однако, звучит бунт против смерти. Косовел прибегает к поколенческому символу экспрессионистов – океану, олицетворяющему катастрофу «прекрасной души» в космосе и обществе; образ океана становится синонимом беспокойства, растерянности, несогласованности, роковой глубины; наравне с человеком и обществом природа в виде морской стихии – это могущественный элемент, который в то же время порой лишен подлинной силы и открыт катастрофическим событиям. Океан сопряжен с образом всемирного потопа, в плену разбушевавшейся стихии оказывается и поэт, который восклицает: «Ой, спасите меня, я поэт, / Ой, спасите меня, я не банкир!» В числе страшных апокалиптических образов изображены утопленники, чьи души не могут умереть, они не могут ни опуститься на дно океана, ни спастись, так как на поверхности воды капитан в образе страшного зверя им разбивает головы веслом; живые мертвецы вынуждены в страхе наблюдать за концом света. Здесь же возникает лейтмотивный образ смерти у Косовела, кочующий из стихотворения в стихотворение, – это прекрасный юный покойник, лежащий в лодке, наполненной ароматными цветами и несомой волнами. Молодой мертвец не мертв, он воскресает, возможно, чтобы завершить незаконченную битву, без чего он не сможет опуститься на дно. В конце поэмы надежду на сопротивление и воскрешение представляют четыре гребца, в них горит всепоглощающий огонь, они зовут на помощь короля, чтобы спасти Европу от потопа, но пока над ними лишь безмолвствует океан:
I.
Океан, океан, как холоден он,
Тесно в жизни тебе – упокойся в нем!
Глубока и студена океанская тьма,
Опусти свою боль до дна!
Кто ты? – Я. —
Что «Я», кто «Я»?
Я сейчас уничтожу тебя,
Образ мой – это тьма,
Тьма – темнота,
Не просто тьма, а сердца тьма,
В нем хранящая безмятежность.
Она протянулась от гор и до гор,
от моря до моря.
Я не храню ваших лучших снов,
Моя могила широка, и она темна
тому, кто имеет свое лицо,
я разорву его, я – океан.
<…>
V
Ой, спасите меня, я поэт,
Ой, спасите меня, я не банкир!
За холодной водой корабля силуэт.
Капитан спасает, отправляя в иной мир.
Сидит один в черном челне,
Красным светом светит во тьму,
Тех, кто плохо утоплен, не
Спасает, а веслом разбивает голову.
Широк, широк океан,
И шум волн холоден,
Но более ужасен беззвучный туман
Или когда ветер спит в солнца золоте.
И только кое-кто не может
Опуститься на дно, в свой гроб,
Спасение для них всего дороже.
Страшно видеть всемирный потоп.
<…>
VII
По тихой воде, темной воде
Плывет молодой красивый мертвец;
Прекрасно лицо его, подобно звезде
Бледный, на нем цветочный венец.
Да, встал и расцвел. —
Плыл по воде молодой мертвец.
И если встал, зачем встал?
Или он довоевал
весь бой страсти,
победил людей несчастья,
но не может пожертвовать собою?
Темный Бог падает над тьмою.
<…>
IX
Четыре гребца в ночь идут,
В ночь идут, страшно поют
И бьют веслами волну вдоль,
кричат: приди, приди, король!
Четыре гребца идут сквозь ночь:
Приди, его кличут, чтобы нам помочь,
Или спаси в Европе нас,
Или сокрой в пучине нас!
Или спасительной нет звезды,
в их очах больше нет глаз слезы,
вместо нее огонь людей убивает
и в смерти их объединяет.
Четыре гребца в ночь идут,
В ночь идут, страшно поют
И бьют, и зовут, но это обман.
Тих над мертвыми океан90.
Апокалиптические образы выражают таким образом и положительно отмеченный топос обновления мира в «прекрасный Новый мир». В экспрессионистском амбивалентном духе произведение сочетает в себе катастрофизм и утопическую надежду на спасение, упоение гибелью всего сущего и мечты о Новом человеке. В «Трагедии в океане», так же как и в поэме «Экстаз смерти», доминирует идея гибели и возрождения, поскольку трагедия «прекрасной души» не может быть трагедией всего человечества.
Стихотворение «Экстаз смерти» Косовел пишет с мыслью о книге О. Шпенглера «Закат Европы» (1918) и с опорой на трагический опыт приморского словенца, апогеем которого стал поджог итальянскими фашистами Словенского народного дома в Триесте летом 1920 г. Апокалиптические сцены Первой мировой войны актуализируют важную мифологему авангарда в целом – эсхатологический миф мирового пожара, космического катаклизма, необходимого для обновления мира, его
