кишащие спешащей толпой, вызывающие одинаковое чувство одиночества и заброшенности; черные стены, башни, кафе воплощают место человеческого отчуждения и некоммуникации, заводы и гигантские колеса их моторов – символ механизированного человека-автомата. Городскую цивилизацию воплощают и городские жители: кабинетные люди, банкиры, парикмахеры, общественные критики, которые, как правило, олицетворяют дегуманизированного человека, так же как бедняки и их дети, живущие во влажных подвалах или под крышами домов, в гнили и мраке (см., например, «Из цикла: Пятый этаж»
107). Многократно город предстает в виде шатающихся домов и башен, а также в образе «роскошной» смерти мегаполиса как воплощение умирающей цивилизации, из которой после неизбежной катарсической катастрофы опять-таки настанет новый мир. Процитируем здесь стихотворение «Эвакуация духа»:
Duh v prostoru.
Požar neviht razžarja temo.
Duh gorí v prostoru.
Magično luč razseva.
Zelena okna razsvetljenega
brzovlaka na viaduktu.
Sam gorim in sebi svetim;
slepi čutijo samo elektriko
moje luči, ne vidijo svita.
A vsi trepečejo kakor jaz,
kakor v smrtnem opoju.
In ne vedó, da je to trepet
kril, ki se hočejo razprostreti,
izžareti kot zlati ogenj v noč.
In preklinjajo policaje sonca,
ki spijo ponoči
kakor malomeščani.
In vsi ljudje spijo ponoči
in ne čutijo magičnih razodetij,
ki sijejo v meni iz mene.
Ljudje so evakuacija duha.
Anomalija psihologije108.
Дух в пространстве.
Пожар гроз озаряет тьму.
Дух горит в пространстве,
рассеивая магический свет.
Мерцают зеленые окна
скорого поезда на виадуке.
Я сам горю и освещаю себе путь;
слепые чувствуют только электричество
моего света, не видя сияния.
Но всех, как и меня, бьет дрожь,
словно в смертельном опьянении.
И не знают они, что это трепет
крыльев, которые хотят раскрыться,
сгореть как золотой огонь в ночи.
И бранятся полицейские солнца,
спящие ночью
как все мещане.
И все люди погружены в ночной сон
и не чувствуют волшебных откровений,
сияющих во мне, из меня.
Люди – эвакуация духа.
Аномалия психологии.
Так человек-молния, человек, по-ницшеански несущий в себе электрический заряд, выступает тем самым Новым человеком у Косовела (данное словосочетание он как правило пишет с заглавной буквы), который благодаря своей кипящей энергии способен преобразиться сам и стать залогом перерождения нового человечества. Этот новый человек, безусловно, также отчасти плод идей немецкого экспрессионистского активизма, вопреки тому, что Косовел провозглашает экспрессионизм пройденным для себя этапом. Переход на новую стадию, как мы уже сказали, он связывает с авангардистскими экспериментами в духе русского конструктивизма. Тут новый человек уже приобретает черты не экспрессионистского человека, потерпевшего поражение в неудавшейся Ноябрьской революции в Германии, а черты человека с Востока.
Электричество как одна из главных характеристик нового человека при этом не несет в себе свойства технизированного мира, а, напротив, противостоит ему, речь идет о природном электричестве, символизирующем душу, динамичную и непредсказуемую энергию, наделяющую лирического героя невероятной силой. Так, косовеловское видение будущего парадоксальным образом объединяет дискурсы активистского экспрессионизма, коммунистического бунта, ницшеанства, пацифистского гуманизма и христианские мотивы.
Используя прием симультанизма, в духе произведений Якоба ван Ходдиса «Конец света» (1910) и Ивана Голля «Париж горит» (1921), Косовел в стихотворении «Любляна спит» рисует наравне с банальными сценами из городской жизни свершающиеся в Европе глобальные сдвиги, на все это как нечто титаническое и сметающее все омертвевшее на своем пути надвигается «новое человечество»:
V rdečem kaosu prihaja
novo človečanstvo! Ljubljana spi.
Evropa umira v rdeči luči.
Vse telefonske zveze pretrgane.
O, saj je brezžični!
Slepi konj.
[Tvoje oči kot da so iz
italijanskih slik.]
Iz rjavih zidov
vstajajo beli stolpovi.
Potop.
Evropa stopa v grob.
Prihajamo z orkanom.
S strupenimi plini.
[Tvoje ustne so kot jagoda.]
Ljubljana spi.
Kondukter na tramvaju spi,
V kavarni Evropi
čitajo Slovenski narod.
Trkanje biljardnih krogel109.
В красном хаосе приходит
новое человечество! Любляна спит.
Европа умирает, озаренная красным светом.
Вся телефонная связь оборвана.
О, ведь она беспроводная!
Слепой конь.
[Твои глаза будто с
итальянских картин.]
Из коричневых стен
поднимаются белые башни.
Потоп.
Европа ступает в гроб.
Мы приходим с ураганом.
С ядовитыми газами.
[Твои губы словно клубника.]
Любляна спит.
Кондуктор в трамвае уснул,
В кафе Европа
читают «Словенский народ».
Стук бильярдных шаров.
В стихотворении «Сирена» Новый человек уже разбужен пафосом социального сопротивления, идеей братства и нового будущего, и шагает он прямиком из заводов, неся на себе печать кровопролития:
<…>
Evropa je spala,
samo po tvornicah,
samo po rovih
delavci, beli in črni,
so delali v noč.
II
O saj je noč,
noč prebujenja,
ko tiho delo
duše prepleta
kakor elektrika
pričakovanja.
Ko še svetovi
nerazodeti
se že blestijo
v dušah trpečih.
Ko jih že veže
fluidna sila
Nove Evrope,
Nove Evrope
z
Novim človekom.
III
Šel sem po cesti
v mislih milijonom brat,
brat novemu človeku
v neznanem času.
<…>
Šel sem po cesti
tisočem brat in sam
sredi tega
umirajočega stoletja.
<…>
Novi bodočnosti
stopam naproti
z novim obrazom.
Preko obraza
je saga krvi.
—
Evropa spi.
Ob cesti umira mrtvo stoletje.
Samo po tvornicah, samo po rovih
strojev hrumenje,
delavci, beli in črni,
tiho gradijo.
Ali smo že blizu tečaja?
Polarna noč sije
na nas110.
<…>
Европа спала,
только на заводах,
только по рвам
рабочие, белые и черные,
работали в ночь.
