«Ты должен» строго напоминает:
— Закон есть закон.
«Я хочу» возражает:
— Но закон не для таких осторожных водителей, как я. И кстати, сэкономленные
пять минут я посвящу молитве.
Мое «ты должен» на такое не покупается:
— Молись в машине.
До того, как я узнал закон, я жил в мире с самим собой. Теперь, когда я знаю закон, вспыхнул мятеж. Я разрываюсь на части. С одной стороны, я знаю, что должен делать, а
с другой — не хочу, и все тут. Мои глаза видят запрещающий знак, но тело не желает
подчиняться. То, что я должен сделать, и то, что в конце концов делаю, — совершенно
разные вещи. Лучше бы мне вообще не знать закон.
Звучит знакомо? Очень может быть. Для многих речь в таких случаях должна идти о
путях души. Прежде чем мы пришли ко Христу, у каждого из нас были свои обходные
пути. Безнравственность была обходным путем к удовольствиям. Жульничество было
обходным путем к успеху. Самореклама была обходным путем к популярности. Ложь
была обходным путем к власти.
Потом мы познали Христа, мы познали благодать, и мы увидели запрещающие
знаки. Не так ли случилось с вами? Вы были очень раздражительны, а потом прочитали:
«...всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду...» (Мф. 5:22). «Ого, а
я этого и знать не знал».
Вы направо и налево бросали фривольные взгляды, а потом прочли: «...всякий, кто
смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»
(Мф. 5:28). «Ой, что же мне теперь делать?»
Вы привыкли преувеличивать, чтобы настоять на своем, а потом прочитали: «...да
будет слово ваше: "да, да"; "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). «Да
ведь я за столько лет ни разу не ограничился голыми фактами!»
Вам нравилось производить впечатление на людей своей щедростью, а потом вы
прочитали: «...когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает
правая...» (Мф. 6:3). «Да мне и в голову не приходило, что это нехорошо».
У вас была привычка сортировать людей, «раскладывая» их по аккуратным
ящичкам, а потом вы узнали, что Иисус сказал: «Не судите, да не судимы будете...» (Мф.
7:1). «Ох, как же это никто из окружающих даже не объяснил мне, что судить других
грешно».
Все эти годы вы пользовались обходными путями, не видя запрещающего знака. Но
теперь вы его увидели. Знаю, знаю... лучше бы вам никогда не видеть этот знак, но
теперь закон вам известен. Так что же вам делать?
Ваши битвы сходны с теми, что разыгрывались в душе Павла.
Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не
хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во
мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что
желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого
хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я
делаю то, но живущий во мне грех.
Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по
внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной
закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона
греховного, находящегося в членах моих.
Рим. 7:14-23
Гражданская война внутри души. Как привлекательно это признание Павла. Как
хорошо, что мы узнали — в душе у него шла такая же борьба, как у всех нас. Тот, кто
изумляется благодати, не меньше изумляется собственному греху. Почему я сегодня
говорю «да» Богу, а завтра — сатане? Коль скоро я знаю Божьи заповеди, почему во
мне нет рвения соблюдать их? Разве не должны прекратиться эти конфликты теперь, после того как я увидел тот знак? Означает ли моя внутренняя борьба, что я не спасен?
Эти вопросы задает себе Павел в 7-й главе Послания к Римлянам. И эти вопросы
задают себе многие христиане. Несколько лет назад я стал свидетелем душевной
борьбы одного человека и записал свои размышления.
С моего места мне видно птицу-кардинала. Кардинал сидит на крыше напротив моего
кабинета. Он там уже три дня.
Вид его великолепен — темно-малиновая грудка, хохолок перьев на макушке, которые
он то и дело топорщит. Он снова и снова поет одну и ту же песню: длинная трель и четыре
коротких. Ритм постоянен. Мелодия никогда не меняется.
Взлетев над зданием, кардинал устраивается на коньке крыши. Он расправляет перья на
загривке, горделиво запрокидывает голову и взывает: «Чир-рик, чирк, чирк, чирк, чирк».
Потом словно бы высматривает, не откликнется ли кто на его зов. Но ответа нет.
Тогда он повторяет попытку. Наряд продемонстрирован, песня прозвучала, и кардинал
ждет. Но опять напрасно.
Через несколько секунд он слетает вниз во дворик. Увидев свое отражение в
зеркальном стекле, он устремляется прямо на него, метя ударить клювом. Слышен гулкий
удар, и кардинал возвращается на исходную позицию. Но лишь на мгновенье.
Оправившись, птица снова видит свое отражение и атакует... бац! Опрокинувшись назад, она встает, но только для того, чтобы взглянуть в окно, увидеть свое отражение и... бум!
Грустная драма начинается сначала.
Я качаю головой. «Когда же ты поймешь? — думаю я. — Сколько раз тебе надо
удариться, чтобы убедиться, что птица в окне — только иллюзия?»
Но он продолжает биться о стекло.
Через пару минут в мой кабинет входит молодой мужчина. Подтянутый, хорошо
одетый. Крепкое рукопожатие, загорелое лицо, сияющая улыбка. Мы обмениваемся
фразами о баскетболе, напряженном рабочем графике, аэропортах. Мне хочется
прервать эту болтовню... но я терпеливо жду. Ему нужно время, чтобы собраться с духом.
Мы оба знаем, почему он здесь. Мы уже говорили об этом раньше. У него есть жена. У него
есть любовница. Он бросил первую и живет со второй.
— Вы вернулись в семью? — спрашиваю я.
— Нет, — вздыхает он, глядя в окно на дворик. — Я хотел было, но... нет.
— Вы говорили со своей женой?
— Мне не хватило духу.
«Он просто ребенок», — говорю я себе. Под этим итальянским костюмом, за этими
деловыми манерами прячется испуганный шестилетка, который прекрасно знает, что
нельзя, но не знает, как ему остановиться. Что это за вакуум внутри него, который он не
может заполнить в браке? Что за страсть ведет его в чужие постели?
Я смотрю в окно поверх его плеча и вижу кардинала, ударившегося клювом в стекло.
Переведя взгляд, по другую сторону письменного стола я вижу мужчину, спрятавшего
лицо в ладони.
— Я знаю, как должен поступить, но я не могу.
Чего не хватает этим двоим, чтобы остановиться? Как долго они будут мучить сами
себя, прежде чем очнутся от наваждения?
Когда на следующий день я пришел в свой кабинет, птицы во дворе уже не было.
Вскоре я позвонил мужчине — он уехал. Думаю, птица смогла усвоить урок. Не уверен, удастся ли это тому мужчине.
Может быть, вы тоже бьетесь головой о стену? У вас есть недостатки, которые вас
самих ставят в тупик? Ваши слова? Ваши мысли? Ваш характер? Ваша жадность?
Завистливость? Привычка сплетничать? Было лучше, пока вы не знали о существовании
закона. Но теперь вы знаете. И теперь вам надо вести гражданскую войну. У меня есть
для вас две истины о благодати, чтобы взять их с собой в битву.
1. Он по-прежнему призывает вас
Прежде всего, помните, кто вы — вы Божье дитя. Некоторые видят в
возникновении такой внутренней войны свидетельство того, что Бог их оставил.
Рассуждают они примерно так: «Я христианин. Но обуревающие меня желания
христианскими никак не назовешь. Ни у кого из Божьих детей не может быть таких
внутренних конфликтов. Должно быть, я сирота. Может быть, в будущем Бог и
приготовил для меня место, но сейчас у Него места для меня нет».
Эти семена стыда сеет сатана. Если он не сможет искусить вас грехом, он заставит
вас утонуть в чувстве вины. Редко он так радуется, как в те моменты, когда вы
забиваетесь в угол, стыдясь, что все еще не покончили с какой-то порочной привычкой.
«Бог устал от твоих терзаний, — нашептывает он. — Твоему Отцу надоели эти вечные
мольбы о прощении».
И многие верят ему, долгие годы живя с убеждением, что Царство Божье не для
них. «Наверное, я слишком много раз приходил к источнику благодати. Я не достоин
снова просить о прощении».
Извините меня за резкость, но кто вам сказал, что вы были достойны прощения в
