понадобится, мы будем ходить в суд каждый месяц»1.
Мало у кого вызовет сомнения справедливость гнева семьи. Только наивные люди
сочли бы возможным оставить виновного безнаказанным. Но мне не дает покоя одна
вещь. Достаточно ли девятисот тридцати шести чеков? Причем, заметьте, не для
Тьюнелла, который их посылает, а для семьи, которая получает. Когда родители
получат последний чек, вернется ли в их сердце мир? Смогут ли они в августе 2000 года
навсегда закрыть этот вопрос? Достаточно ли восемнадцати лет для возмездия? Хватит
ли для этого ста девяноста шести месяцев угрызений совести?
Сколько было бы достаточно? Будь вы родителями, а Тьюнелл — вашим
ответчиком, сколько выплат вы бы потребовали? А вернее говоря, сколько выплат вы
требуете?
Никто — повторяю, никто — не может прожить жизнь без ран и шрамов. Кто-то
когда-то навредил вам. Как та восемнадцатилетняя девушка, вы стали жертвой. Она
погибла, потому что кто-то выпил слишком много. Внутри вас тоже умерло что-то
важное, потому что кто-то говорил слишком много, требовал слишком много, был
слишком равнодушен.
Привычная ненависть
Каждый получает раны, поэтому каждому приходится решать: какую плату я
потребую? Может быть, мы не требуем, чтобы обидчик выписывал чеки, но у нас есть
другие способы поквитаться.
Популярная линия поведения — молчание (игнорируй все, что он говорит). Не
менее эффективна отстраненность (переходи на другую сторону улицы). Издевка —
третий способ отмщения («О, я вижу, у тебя по-прежнему есть пальцы на руках.
Странно, что ты никак не можешь набрать ими мой номер»; «О, Джо, как мило с твоей
стороны навестить нас, отсталых провинциалов»).
Удивительно, как мы бываем изобретательны, сводя счеты. Если я смогу омрачить
кому-то одно утро, испортить один день, отравить один вечер, то справедливость
восторжествует, и я буду удовлетворен.
На время. Пока я снова о вас не услышу. Пока я снова вас не увижу. Пока не
случится что-нибудь, что напомнит о ваших делах. Тогда я потребую еще один чек. Я ни
за что не позволю вам забыть это раньше меня. Пока я страдаю, страдаете вы. Пока мне
больно, вам тоже. Вы меня ранили, и я позабочусь, чтобы вам было плохо, пока у меня
сочится кровь, даже если мне придется самому раз за разом бередить эту старую рану.
Это можно сравнить с наркотической зависимостью. Мы приобретаем ее
достаточно незаметно, заглушая нашу боль толикой мести. Немного — так, шпильку-другую. От остроты ощущений сердце немеет, так что мы повторяем опыт, наращивая дозу. Нам ненавистно не только то, что он сделал, но и то, кто он такой.
Оскорбляй его. Стыди его. Издевайся над ним. Возмущение вдохновляет. Подсев на
иглу злобы, мы видим, что роли поменялись. И мы уже не жертвы, мы победители. Это
приятно. Скоро мы ненавидим его и всех ему подобных («все мужики — сволочи», «все
проповедники — лицемеры», «все женщины — лживые стервы»). Дальнейшее
предсказать легко. Боль превращается в ненависть, ненависть превращается в
бешенство, а мы становимся наркоманами, нам и дня не прожить без дозы
нетерпимости и горечи.
Как счеты могут быть сведены? Как мне разорвать эту цепь? Сколько чеков я
потребую? Петр задал похожий вопрос Иисусу: «...Господи! сколько раз прощать брату
моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?» (Мф. 18:21).
Петра тревожит возможность слишком легко простить обидчика. Иудейский закон
предписывал, чтобы обижаемый братом своим прощал его три раза. Петр готов
удвоить это число и добавить еще один для ровного счета. Конечно, он думал, что такая
арифметика произведет впечатление на Учителя. Не произвела. Впечатление до сих пор
производит на нас ответ Иисуса. «...Не говорю тебе: „до семи", но до седмижды
семидесяти раз» (Мф. 18:22).
Если вы задумались, сколько будет семью семьдесят, вы упустили суть.
Подсчитывать меру своего милосердия, говорит Иисус, означает вообще не быть
милосердным. Если вы дозируете свою доброту, ее у вас просто нет. Не должно быть
такого предела, где благодать исчерпает себя.
Причина ненависти
К этому моменту слушатели Иисуса думают обо всех Кевинах Тьюнеллах в мире.
— Но как же отец, который бросил нас, когда я был еще маленьким?
— А моя жена, что нашла себе кого помоложе...
— А начальник, который меня уволил, хотя мой ребенок болел!
Учитель успокаивает их, подняв руку и рассказывая притчу о рабе, не помнящем
добра.
Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять
тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и
жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить; тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: «государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу». Государь, умилосердившись над
рабом тем, отпустил его и долг простил ему.
Мф. 18:23-27
У этого раба была серьезнейшая проблема. Каким-то образом он задолжал
миллионы долларов. Если бы он смог платить по тысяче долларов ежедневно на
протяжении тридцати лет, он расплатился бы. Но куда там. Тысячу в день ему было не
осилить. Долг заведомо превышал его возможности расплатиться.
И если вы не пропустили первую половину этой книги, вы знаете, что в том же
положении находимся и все мы. Наш долг гораздо больше, чем мы могли бы выплатить.
Наши карманы пусты, а долга у нас на миллионы. Нам бесполезно повышать
жалованье; нам нужен дар. Нам ни к чему уроки плавания; нам нужен спасатель. Нам не
поможет новое место работы; нам нужно, чтобы кто-то работал за нас. И этот «кто-то»
— Иисус Христос. «...Явилась... правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на
всех верующих... [Иисуса Христа] Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его
через веру...» (Рим. 3:21-22, 25).
Наш Учитель простил нам неподъемный долг. Требует ли Бог компенсации?
Претендует ли Он на сведение счетов? Когда ваши ноги сворачивают на ложный путь, требует ли Он их отрезать? Когда вы дважды обращаете взор туда, куда и один раз не
должны были, разве Он лишает вас зрения? Когда вы пользуетесь своим языком для
хулы вместо хвалы, разве Он вырывает его?
Если бы Он делал это, мы были бы цивилизацией увечных. Он не требует платы, по
крайней мере, не требует от нас.
А эти обещания, которые мы даем. «Боже, только выручи меня в этот раз. Я больше
никогда Тебя не подведу». Мы так же плохи, как тот должник. «Дай мне время, —
умоляет он, — я заплачу тебе все, что должен». Мысль взывать к прощению ему и в
голову не приходит. Но, хотя он даже не просил о благодати, он получает ее. Он
выходит из чертогов царя свободным от долгов. Но он не верит в это.
Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто
динариев, и, схватив его, душил, говоря: «отдай мне, что должен». Тогда товарищ его пал к
ногам его, умолял его и говорил: «потерпи на мне, и всё отдам тебе». Но тот не захотел, а
пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга.
Мф. 18:28-30
Что-то здесь неправильно. Так ведет себя человек, которому простили миллионный
долг? Берет за горло того, кто должен ему несколько баксов? Это ли слова человека, которого только что освободили от непосильных обязательств? «Заплати мне все
деньги, сколько должен!»
Помните судью из притчи в начале книги? Вот он! Так увлекся ошибками своего
брата, что упустил благодать Отца.
Он настаивает, чтобы его должник сидел в тюрьме, пока не сможет заплатить
требуемое. Просто поразительно! Он не только неблагодарный, он еще и неразумный.
Как узник будет зарабатывать деньги? Если у него не было средств на свободе, сможет
ли он разыскать какие-то деньги в тюрьме? Конечно, нет. Что он должен делать?
Продавать сокамерникам журналы? В таком решении нет никакого смысла.
Но в ненависти его никогда нет.
Как такое может происходить? Как может прощенный не прощать? Как может
освобожденный человек не спешить освобождать других?
Отчасти разгадку можно найти в словах Иисуса: «...кому мало прощается, тот мало
любит» (Лк. 7:47).
Поверить, что мы полностью и навеки свободны от долга, далеко не всегда бывает
легко. Даже если мы стояли перед престолом и услышали это из уст самого царя, мы все
равно сомневаемся. В результате оказывается много таких, кому прощается мало, не
