Тени за окном пропали, видение исчезло.
- А потом наступила вторая фаза моей жизни после эксперимента, - произнёс он загадочно. – Вот как это произошло…
********
- Впервые я заметил в себе перемену несколько дней спустя, когда решил развеяться от той апатии, что меня посетила после того, как я утерял возможность получить заслуженное вознаграждение. Прежде, в подобных случаях безысходности меня всегда спасала рыбалка. Уединившись в камышах у берега озера, что находилось за чертой города, я мог часами сидеть над удочкой, совершенно не интересуясь поклёвкой, зато углубляясь в свои невесёлые мысли, когда тебе никто не мешает кроме лягушек, цапель и безобидных ужей на болоте. Делать было нечего, прыгать с моста уже не хотелось и, выйдя рано утром третьего дня к остановке автобуса, я решил весь день провести у озера. Удочки были со мной, термос и бутерброды припасены заранее, погода стояла ясная, а настроение было не в меру пассивное. Что будет, то будет, решил я. Пусть течение жизни несёт меня куда угодно, лишь бы абстрагироваться от всего этого окружающего мира, стать невидимым для всех, не существующим, не живущим рядом. Таковы были мои печальные мысли, когда я поднялся по ступеньке автобуса. Молодая пара с ребенком впереди меня сразу заняли места за перегородкой водителя, а пожилые супруги уселись напротив. Я пробрался в самый конец и расположился на задних поперечных сиденьях: ехать долго, можно и полежать.
Кроме нас в салоне больше никого не было.
Автобус подскакивал на ухабах; за окном в серой предрассветной дымке проскакивали загородные посёлки, дачные участки, огороды, сады и кукурузные поля, уже убранные. Приятная истома разлилась по всему телу, и под тихое укачивание я сонными глазами провожал за окном проплывающие мимо тёмные силуэты деревьев. Сам не заметил, как начал клевать носом в безмятежной полудрёме.
Тут-то и произошло то первое событие, заставившее меня впоследствии изменить все взгляды на мою прежнюю жизнь.
Странное было ощущение. Непонятное. Блики отсветов на сиденьях; подпрыгивающие на ухабах тени моих попутчиков, сидящих впереди. Казалось, они тоже уснули, положив головы друг другу на плечи. И только свет впереди от фар, бегущий по пунктирной полосе дороги, и только силуэт склонившегося над рулём водителя в зеленоватом ореоле светящихся лампочек, и только зыбкие тени по углам салона. Я зевнул. Вот и первая остановка.
Было пять часов утра.
Тёмный комбинат в предрассветных сумерках уходил своими трубами далеко в поля и растворялся в клубящемся над землёй тумане, оставляя напоказ только свой мрачный фасад с центральным входом – как раз напротив моего окошка. Что-то необычное показалось мне в этом громоздком сооружении из стекла и бетона. Над козырьком проходных турникетов висел красный широкий, во всю длину, транспарант с лозунгом: «ВПЕРЁД К ПОБЕДЕ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ТОВАРИЩИ!». Сбоку от входа, закрывая собой весь первый и второй этаж, располагалось огромное парусиновое полотно с изображением Леонида Ильича Брежнева при всех его регалиях. На ближайшей исполинской трубе, терявшейся в вышине тумана, яркой краской сверху вниз были выведены слова: «ДА ЗДРАВСТВУЕТ КПСС!», а на самой крыше трёхэтажного комбината размещались светящиеся в темноте буквы: «ТЕКСТИЛЬНЫЙ ЦЕХ – УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА».
И орден Ленина рядом.
Тут же, возле проходных, на аллейке стоял газетный киоск «Союзпечать», на крыше которого рдел в порывах несильного ветра красный флаг с серпом и молотом в верхнем левом углу. Чуть сбоку, почти впритык к киоску, стоял железный крашеный стенд, под стеклом которого угадывались приклеенные развёрнутые листы газет «Правда», «Известия», «Труд» и ещё какие-то.
Чудно, подумал я. Акция, что ли у них какая, посвящённая временам Советского Союза?
И не успел удивиться, как в салон вошли двое. Двери тут же закрылись, автобус тронулся.
Вошедшие, очевидно, были из ночной смены, уже переодевшиеся из робы в гражданскую одежду. Нормальные работяги, как мне показалось, едущие домой…
Если бы не одно но.
Одеты они были - как бы это по точнее выразиться – как раз в стиле восьмидесятых годов, что ли. У одного «петушок» вязаный на голове, другой держал спортивную сумку с надписью «Аэрофлот» - такую когда-то носил мой отец, и у обоих в руках были коробки конфет с нарисованным на крышках олимпийским мишкой, под которым красовался логотип Олимпиады – 80 с пятью переплетёнными кольцами внизу. Оба уселись позади стариков, молча, тихо, без эмоций и разговоров.
Помню, как я тогда пожал плечами: на кой бес мне это надо? Может, у людей корпоратив какой…
Странно всё это было.
Пора бы уже чуток светать. Но нет. Снова тени за окном, снова впереди бегущий свет фар. Тихая качка, скрип шин, и полный, всепоглощающий покой. Не заметил, как снова задремал. Следующая остановка где-то минут через сорок.
…Проснувшись от шипения открывающихся дверей, я протёр глаза и уставился в окно. Всё так же сумрачно и туманно. Здесь должен быть старый железнодорожный вокзал, который за давностью лет закрыли и перенесли ближе к центру города, но технически он ещё функционировал, принимая тепловозы, дрезины и мелкие платформы, гружённые углём, мазутом и прочим материалом. Вокзал должен быть…
Но его не было.
Вместо него стояла срубленная из дерева сторожка с двумя окнами без занавесок, покосившимся крыльцом и опущенным рядом шлагбаумом. К перилам крыльца была привязана лошадь, запряжённая в телегу, словно пёс на привязи. У ступенек валялось ржавое ведро, а чуть поодаль виднелся колодец с намотанной на барабан цепью, и совсем уже не к месту – старый допотопный семафор времён тридцатых годов прошлого века, который сейчас работал, указывая путь какому-то неведомому транспорту.
Паровозу? – подумал я.
А что: телега, колодец, семафор – как раз паровоз будет к месту.
Я снова протёр глаза, с сомнением ущипнул себя выше локтя, и уставился на входящих.
Зашли две женщины. Но это ещё полвопроса. Вторая половина вопроса состояла в том, что вошедшие были… крестьянками. В платках, передниках, в деревенских одеждах и с лукошками в руках – точно как в фильме «Кубанские казаки» или «Свинарка и пастух». Молчаливо прошли по салону и так же молча уселись позади молодой семьи. Автобус тронулся, и последнее что я успел заметить, это внушительный бюст Сталина, промелькнувший за окном, весь уложенный цветами, стоящий посреди искусственной лужайки сразу за сторожкой. Вскоре и он исчез за поворотом, слышно было только далёкое прощальное ржание лошадей.
Впору было удивиться.
Впрочем, может я не так
