люди… Иногда я завидую бесчувственности Шона.
И, что самое грустное, из-за этого глупого сообщения я опаздываю на экзамен
картерианцев. Их зелененькие лица даже заставляют меня почувствовать укол вины.
— Итак, у вас час на подготовку теоретического материала, потом практическая часть на
ЭВМ. — Они это уже слышали, но энтузиазмом горят глаза только у Энрике Каддини. Неужели
я была такой же? Не уверена! Например, сейчас я не в состоянии придумать хоть что-нибудь
остроумное, чтобы подбодрить молодежь, в голове пусто-пусто. — Ну что ж, всем удачи,
тяните билеты и приступайте к работе, — за неимением других вариантов коряво заканчиваю я
свою крошечную речь.
Каддини бросается к моему столу первым. Будто в этой аудитории есть хоть кто-то, кто
жаждет пальму первенства у него отобрать… Он хватает самый верхний билет, смотрит на
вопросы, брови чуть-чуть хмурит, разворачивается и, не глядя по сторонам, идет на свое место,
по пути чуть не сшибая мою Хелен. Ему не до внешнего мира. И пока следующая девушка
пытается решить, какой из билетов станет для нее судьбоносным, думаю, итальянец успел
настрочить уже половину ответа на первый вопрос. Она так яростно водит ручкой по бумаге,
что
парта
раскачивается!
Или мне только кажется? Я отчего-то не очень хорошо себя чувствую. Мой лоб мокрый от пота.
Это так странно, тут везде кондиционеры, да и пудры я не пожалела…
— Вам плохо? — спрашивает Ребекка Йол, обеспокоенно глядя на меня своими огромными
голубыми глазами. Кажется, они даже больше, чем обычно. Откуда она взялась прямо перед
носом? Здесь же Хелен была…
— Каддини, позови Роберта. Он на кафедре, — с трудом выговариваю я.
— Эм, профессора Клегга в смысле? — Недоуменно переспрашивает Каддини.
Но я не могу ответить — все чернеет.
***
Каддини
Я никогда не видел столько крови. Вокруг все кричат и паникуют. Винить в этом некого.
Зрелище парализующее, но я понимаю, что теперь каждая минута дорога. Бегу к кафедре, на
ходу набирая скорую. Слышу топот ног позади.
— Бекс? — удивляюсь я. Не замечал за ними с Док особенной близости…
— Я позову и Картера тоже. Он сейчас на совете проректоров.
— А ты откуда знаешь?
Меня больше удивляет не идея собрать всех знакомых, а то, что Бекс в курсе расписания
ректора. Но она не отвечает, только закусывает губу, будто проболталась. Я бы непременно
стребовал с нее ответ, если бы на другом конце провода не взяли трубку. Я объясняю ситуацию,
и врачи спрашивают, не беременна ли Док. Черт возьми, откуда мне знать? Благо, я добегаю до
кафедры
и
вместо
того,
чтобы
объяснить
Клеггу
ситуацию,
выпаливаю:
— Профессор, Док беременна? — А после этих слов ужасно краснею. Потому что… ну потому
что она мой преподаватель и вопрос звучит крайне двусмысленно. Заведующий кафедрой
параллельного программирования ошарашенно моргает. — Это не я, это врачи, — поясняю я,
окончательно смутившись. Клегг аж подпрыгивает, догадался, что что-то случилось:
— Д-да, — нервно отвечает он. — Что происходит?
— Бежим! Это я не вам, — бросаю я в трубку. — В смысле да, говорят, она беременна. — А
у меня в ответ интересуются на какой она неделе.
От греха подальше сую телефон Клеггу, ни на минуту не останавливаясь. Мне ужасно
страшно: Док ведь высокая, но тоненькая, как в ней поместилось столько крови? Профессор
Клегг, видимо, давно не был в спортзале, по лестнице он бегать не в состоянии. Пыхтит и
хрипит в трубку.
Влетая в аудиторию, я даже начинаю злиться. Док лежит на полу, а вокруг стоят студенты,
отворачиваясь и зажимая рты руками. Ничего не делают, не уходят — просто пялятся!
— Что стоите? Все еще ждете, что у вас примут экзамен? Брысь все отсюда, — рявкает
Клегг.
— Кроме Каддини.
Ну, наверное, я польщен. Однако все равно неловко. Не знаю, что является более личным
— то, что я являюсь свидетелем интимных подробностей жизни Док или то, что она всегда
такая решительная и несгибаемая сейчас совершенно беззащитна. Какое счастье, что у нее есть
друзья в этом университете. Я бы не хотел лежать без сознания в комнате, полной
перепуганных незнакомцев и ждать скорую.
Телефон Док вибрирует, подъезжает к краю стола. Чтобы он не упал, хватаю его и на
автомате открываю смс-сообщение. Никогда бы такого не сделал в любой другой ситуации…
Джоанна, ты не имеешь права игнорировать нас с матерью! Ты хоть представляешь,
каким для нас потрясением стало, когда на пороге объявился Брюс и сказал, что ты его
прогнала?! Ты месяцами скрывала, что отношения у вас не складываются, тем более, что вы
были вместе целых полтора года. Естественно нам тяжело свыкнуться с этой мыслью!
Перезвони мне, я не стану передавать трубку маме…
Стараясь поменьше думать, я набираю номер отца Док и звоню ему. Потому что, помнится,
слышал, будто живут они не в Сиднее. Им потребуется время, чтобы добраться…
— Здравствуйте, мистер Конелл, — говорю я. — Я студент вашей дочери, дело в том, что у
нее прямо на нашем экзамене… предположительно случился выкидыш, и ее забирают в
больницу…
Пауза, в течение которой Клегг старательно крутит пальцем у виска и делает огромные глаза.
— Выкидыш? Какой выкидыш? — ахает отец Док. Эм… видно, она скрывала больше, чем
думают ее родители. И я кретин.
Нервно сглатываю, поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на ректора. Внезапно меня
посещает мысль, что в наибольшей безопасности в этой комнате именно Док.
— Вы здесь? Вы еще здесь? — разрывается динамик телефона.
— Да, я здесь, — спешно отвечаю я.
— Мы выезжаем. Пожалуйста, позаботьтесь о Джоанне.
Отец моей преподавательницы просит меня о ней позаботиться. Мир сошел с ума?
— Да, конечно… — тем не менее, уверяю я его.
— Передай Джону, что им лучше не брать с собой Брюса, иначе я еду за патронами, — сухо
говорит мне Клегг, но смотрит почему-то на Картера.
Тот внезапно отмирает и вдруг поворачивается к стоящей рядом и пепельно-бледной Бекс.
— Съезди ко мне домой, возьми из верхнего ящика прикроватной тумбочки черный
мешочек и привези его, — велит ректор Ребекке и отдает ключи от машины. Не от дома. Она
прячет глаза, на меня не смотрит, просто молча уходит. Изобилие информации взрывает мне
мозг… Может, это сон? Кажется, логика во всем происходящем отсутствует напрочь. За
последние несколько минут я узнал об обитателях университета больше, чем за два с
половиной года учебы!
Пока мы ждем скорую, Клегг держит Док за руку. Его губы беззвучно шевелятся, думаю,
он молится. А Картер, просто неподвижно стоит. Не двигается, не разговаривает. Просто стоит.
Неуютно. Сам я смотреть не могу, кровь все не останавливается, на узоре линолеума прекрасно
видно, насколько больше стало алое пятно.
Когда приезжают врачи, Клегг выдыхает так, будто все это время ему не хватало
кислорода. А медики первым делом начинают делать переливание.
— Я могу идти? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет уж! Ты звонил родителям Конелл — тебе с ними и объясняться!
Но наш спор прерывают.
— Простите, — вмешивается врач. — Кто-нибудь из вас знает, насколько ей был важен
ребенок?
— Я… я думаю… — начинает Клегг. — Лучше спросить… у…
— Спасайте Конелл и к черту ребенка, — рявкает ректор.
— Картер, иди к черту. Джоанна всегда хотела иметь детей, просто это ты, черствый
ублюдок, об этом не знаешь! Тебе же было от нее нужно лишь одно — секс. Ты понятия не
имеешь, что для нее имело или имеет значение!
Мгновение Картер смотрит на своего визави, и я вижу, как его пальцы сжимаются в кулаки.
— Но, в отличие от тебя, я осознаю, что еще несколько минут, и у нее не будет ни детей, ни
мозга. Как по-твоему, из нее выйдет хороший инкубатор? Не перекладывай с больной головы
на здоровую. То, что у вас с Мадлен детей нет, не означает, будто Конелл рискнула бы жизнью
ради собственного убийцы.
После этого он просто разворачивается и выходит из аудитории. А сказанное остается, оно
старит Роберта Клегга сразу на много-много лет. Я ничего не знаю о личной жизни
заведующего кафедрой параллельного программирования, но, кажется, ректор попал в яблочко,
потому что внезапно защитник интересов Док занимает диаметрально противоположную
позицию и обреченно произносит:
— Делайте как он сказал.