едва не тёрлись бортами, лишь бы собрать как можно больше пошлин. Мои люди захватили портовые камнемёты. Гавань хорошо оборудована против атаки извне, но не изнутри. Возле орудий были снаряды с неарским огнём...
– И вы спалили две сотни кораблей камнемётами?!
Анексилай с сомнением посмотрел на брата, тот пожал плечами.
– Ты мой союзник, и я буду с тобой честен, – твёрдо сказал Анексилай. – Всё было подготовлено заранее. В гавани всегда стояли несколько принадлежащих мне грузовых кораблей. Их трюмы были набиты кувшинами с неарским огнём...
– Боги... – выдохнул Хилон.
– Взрывами неарский огонь разбросало по всей бухте, – спокойно продолжил Анексилай, глядя куда-то в сторону. – Погода стояла самая подходящая, ветер был достаточно сильный, чтобы разносить огонь, но недостаточно, чтобы его потушить. Впрочем, неарский огонь и не потушишь, он поджигает даже воду. Корабли занимались один за другим, к тому же, в порту стояли чужеземные суда, гружёные маслом. Огонь охватил даже корабли на берегу и портовые строения, в их числе арсенал со складом неарского огня... Потом нам сообщили, что пожар длился всю ночь и всё утро, Портовый квартал выгорел почти целиком, а в бухте уцелели только несколько рыбацких лодок. Так вот всё и получилось.
– Боги, но это ведь чудовищно! Это же преступление, каких не видела Анфея! Если бы сограждане прознали, что ты замыслил, тебя бы прокляли навеки. Как ты мог задумать такое?! Труд сотен тысяч граждан сгорел дотла в одну ночь, не говоря уже о погибших!
– Поверь мне, Хилон, я этим не горжусь, но это было необходимо. Преступлением было бы этого не сделать. Неужто не понимаешь? В эферском лаофероне сидят мерзавцы, но не дураки. Они бы не пошли на святотатство просто так. Час настал, Хилон. Эфер готовится к войне, и для этого им понадобились анфейское войско и анфейский флот. Кто бы с ними сравнился, добавь они к своим силам, и без того громадным, наши корабли? Теперь вместо кораблей они получат груду обгорелого дерева, а вместо войска – кучу сброда, ведь выпестованные ими мерзавцы сами перебили наших лучших полководцев и воинов. Анфейский флот не будет служить Эферу. Эти два корабля – мои, а Гармоплит – достойный человек и, я уверен, примкнёт к нам, распоряжусь послать к нему в Таврофон, едва представится возможность. Грядёт война, Хилон, и мы будем сражаться, а если удастся победить, построим новый флот, не хуже прежнего, причём платить за это будет Эфер. Поверь мне, я заставлю их заплатить за каждый сгоревший канат и за каждую доску, а равно и за каждую каплю крови, что пролилась в нашем городе. Они пожалеют, что подняли руку на город Аэлин!
– А если не удастся? – бесцветным голосом спросил Хилон.
– А если не удастся, Аэлин Румяноликая благословит нас за то, что мы не позволили её кораблям участвовать в порабощении эйнемов.
– Я не могу тебя судить, Анексилай, ‒ Хилон вздохнул. ‒ Пусть бессмертные будут к тебе справедливы. Что ж, мы спаслись. Что ты намерен делать дальше?
– Мы решили плыть в Сенхею.
– В Сенхею? Ты намерен просить убежища?
– Да, но не только. Мы должны обвинить Эфер перед эйнемами и убедить их сплотиться. В этом я рассчитываю на тебя. У тебя друзья в Сенхее и других полисах, вместе мы убедим соотечественников помочь нам – и самим себе.
– Что ж, Сенхея и впрямь подойдёт. Я думаю, их экклесия нас выслушает.
– Вот и славно. У нас есть что им рассказать, и даже показать... А вот, кажется, прибыл и лекарь. Готовься, кажется, тебе предстоят пытки пострашнее ктесипповых.
Анексилай рассмеялся, и Хилон ответил слабой улыбкой. Лёгкий бриз овеял его тело, напоминая о том, как прекрасна жизнь, с которой он не так давно простился, но в голове клубами чёрного дыма крутилось мрачное пророчество: «Грядёт война, Хилон... Грядёт война».
В последний раз проведя куском неподрубленного белого полотна по серому камню домашнего алтаря, Кинана покосилась на жрицу в фиолетовом одеянии. Та удовлетворённо кивнула и хлопнула ладонями. Обряд уборки отеческого дома был окончен.
Под грустные песнопения о расставании с отчим домом, в святилище вошли служанки в белом. На украшенных цветами сирени подносах они несли всё необходимое для обряда прощания. Жрица за руку подвела царевну к очагу, украшенному символами Осме, и распевно произнесла:
– Осме, хранительница, кормилица, сё дары девы, оставляющей дом отца. Обереги дочь этого дома, куда бы она не шла, зажги для неё огонь, где бы она не была, да пребудет с ней вечно благословение предков. Матиэ Аосмэ, махта, филокрис!
– Матиэ Аосмэ, махта, филокрис! – хором подхватили девушки, и первая из них приблизилась к Кинане. Взяв с протянутого подноса свою детскую куклу – смешную кахамскую девочку с болтающимся на нитке глазом-бусинкой – царевна, еле сдерживая слёзы, бросила игрушку в пламенеющий зев очага. Две девушки сняли с неё домашнее платье и соломенные сандалии, эти предметы полетели в огонь вслед за куклой. Кинана печально смотрела на огонь, пожирающий её детство. «Это правильно, – подумалось ей. – в один месяц утратив любимую, отца, подругу, свободу и царство, можно ли остаться ребёнком?»
Обнажённую девушку тщательно омыли водой с лепестками фиалок и умастили лавандовым маслом. Две служанки ловко расчесали её непослушные волосы и уложили их в сложную причёску невесты. Затем царевну обрядили в фиолетовый хитон, полупрозрачное сиреневое покрывало и сандалии цвета светлого олова. На шею легло оловянное ожерелье с крупными топазами,
