А ещё, моя хорошая, запомните: плохим людям я себя не доверяю…
А вы знаете, я цветы не люблю. Деревья – мыслители, а цветы – кокотки.
Бог мой, как прошмыгнула жизнь! Я даже никогда не слышала, как поют соловьи.
Бог мой, как я стара – я еще помню порядочных людей!
Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и глупыми – чтобы они могли любить мужчин.
Боюсь играть – страшно. А играю шестьдесят лет. И все боюсь, боюсь…
Видела гнусность: «Дядя Ваня» – фильм. Все как бы наизнанку. Бездарно. Нагло, подло, сделали Чехова скучнейшим занудой, играют подло.
В Москве можно выйти на улицу одетой как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение – это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» – ибо в бедность никто не верит.
Во время репетиции Завадский за что-то обиделся на актеров, не сдержался, накричал и выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью, с криком: «Пойду, повешусь!» Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской: «Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он ходит в туалет».
Все, кто меня любили, – не нравились мне. А кого я любила – не любили меня.
В театре небывалый по мощности бардак, даже стыдно на старости лет в нем фигурировать. В городе не бываю, а больше лежу и думаю, чем бы мне заняться постыдным. Со своими коллегами встречаюсь по необходимости с ними «творить», они все мне противны своим цинизмом, который я ненавижу за его общедоступность…
В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но я искренне надеюсь, что когда вы вернётесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.
В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.
Воспоминания – это богатство старости.
В старости главное – чувство достоинства. А меня его лишили.
Вы не представляете, как утомительна популярность моя актерская. К примеру, к Новому году до тысячи приветствий – сижу, как каторжная, пишу ответы любезные… Старая, для того чтобы радоваться всему суетному…
В семье не без режиссера.
«Глупость – это род безумия» – это моя всегдашняя мысль в плохом переводе. Бог мой, сколько же вокруг «безумцев»!
Девушка вышла замуж за еврея. Подружки спрашивают:
– Ну как?
– Ой, девочки, я знала, что евреям делают обрезание, но чтобы так коротко!
Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами.
Для меня всегда было загадкой, как великие актеры могли играть с актером, у которого нечего взять, нечем заразиться, хотя бы насморком! Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Я от вас ухожу, потому что у вас нечего взять. А вообще я не признаю слова «играть». Пусть дети играют. Пусть музыканты играют. Актер должен жить.
Друга любить – себя не щадить.
«Души же моей он не знал, потому что любил ее». (Толстой.)
Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.
Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга – «Судьба – шлюха».
Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.
Если человек зимой, в холод, не подобрал бродячую псину, человек этот дрянь, способный на всякую подлость. И я не ошибаюсь.
Если у вас бессонница, считайте до трех. А если не поможет – до полчетвертого.
Если женщина идет с опущенной головой – у нее есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой – у нее есть любовник! Если женщина держит голову прямо – у нее есть любовник! И вообще – если у женщины есть голова, то у нее есть любовник!
Друга любить – себя не щадить.
Есть же такие дураки, которые завидуют известности.
Есть люди, в которых живет Бог, есть люди, в которых живет дьявол, есть люди, в которых живут только глисты…
– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.
– Всё будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Всё: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.
Женщина в театре моет сортир. Прошу ее поработать у меня, убирать квартиру. Отвечает: «Не могу, люблю искусство».
Женщина, чтобы преуспеть в жизни, должна обладать двумя качествами. Она должна быть достаточно умна для того, чтобы нравиться глупым мужчинам, и достаточно глупа, чтобы нравиться мужчинам умным.
Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?
Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.
Жизнь – это небольшая прогулка перед вечным сном.
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много – в Книгу о вкусной и здоровой пище.
Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа, – сказала как-то Раневская с горечью. – Раньше я просто знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.
Завадскому дают награды не по способностям, а по потребностям. Странно, что у него нет звания «Мать-героиня».
Иногда приходит в голову что-то неглупое, но и тут же забываю это неглупое. Умное давно не посещает мои мозги.
Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности. (О Ленине.)
Не лажу с бытом! Деньги мешают мне и когда их нет, и когда они есть. (Она жаловалось, что если б у нее было много денег, все узнали бы, какой у нее хороший вкус. Безденежье – верный спутник всей ее жизни.)
Как-то, когда Раневская еще жила в одной квартире с Вульфами, а маленький Алеша ночью капризничал и не засыпал, Павла Леонтьевна предложила:
– Может, я ему что-нибудь спою?
– Ну зачем же так сразу, – возразила Раневская. – Давай еще попробуем по-хорошему.
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
Знаете, есть такие крылатые слова: «Талант – это вера в себя». А по-моему, талант – это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой, своими недостатками, чего я, кстати, никогда не встречала у посредственности. Они всегда так говорят о себе: «Сегодня я играл изумительно, как никогда!», «Вы знаете, какой я скромный? Вся Европа знает, какой я скромный!»
За исполнение произведений на эстраде и в театре писатели и композиторы получают авторские отчисления с кассового сбора.
Раневская как-то сказала по этому поводу:
